ПОПОВ  СЕРГЕЙ  ВИКТОРОВИЧ

 

 

Родился в 1962 году. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького.

Печатался в журналах «Новый мир», «Дружба народов», «Арион», «Москва», «Юность», «Зарубежные записки», «Интерпоэзия», «Волга», «Дети Ра», «Новая юность», «Артикль», «Футурум Арт», «Литературная учёба», «Крещатик», «Европейская словесность»,  «Зинзивер», «Подъём», «Дальний Восток» и других.

Автор многих  книг стихов, прозы, эссе, пьес (в их числе — Папоротник. Стихи. – Спб: ЛИО «Редактор», 1992; Транзит. Стихи. – Воронеж: Литературный фонд России, 1997; Вопрос времени. Стихи, поэмы. – Воронеж: Издательство им. Е.А. Болховитинова, 2005; Встречи без продолжений. Роман. – Спб: Алетейя, 2007; Воронеж etc. Книга стихов. – М.: Вест-Консалтинг, 2011; Мыльный пузырь. Роман. — Спб: Алетейя, 2011[ переведен на нем.]; Обычай исчезать. Стихи и поэмы. — М.: Вест-Консалтинг, 2012; Отдел теней и лавров. Стихи, проза, пьесы. – Тамбов: Тамбовский полиграфический союз, 2017; Песни и пляски. Стихи. – М.: Издательство Евгения Степанова, 2018).

Победитель Всероссийского литературного конкурса им. Маковского в номинациях «стихи» и «поэмы» (2004). Победитель Международного поэтического конкурса «Перекрёсток» (Германия) журнала «Крещатик»(2007). Обладатель Специального приза Союза российских писателей Международной Волошинской премии номинации «за лучшую поэтическую книгу года» (2010). Лауреат премии литературной газеты «Поэтоград» за лучшую поэтическую публикацию года (2010, 2013). Лауреат премии газеты «Литературные известия» за лучшую поэтическую публикацию года (2013). Финалист Всероссийской литературной премии им. Валерия Прокошина (2014). Лауреат премии журнала «Дети Ра» за лучшую поэтическую публикацию года (2011, 2014). Лауреат премии журнала «Зинзивер» за лучшую поэтическую публикацию года (2015). Финалист Бунинской литературной премии (2017). Финалист премии «Писатель ХХI века» (2018). Финалист Тургеневского конкурса «Бежин луг» (2019). Дипломант Общероссийского конкурса одного стихотворения им. Н.А.Некрасова (2019). Финалист Международной премии имени Фазиля Искандера (2019). Лауреат премии «Писатель XXI века» в номинации «поэзия» (2019). Лауреат Специальной премии Союза российских писателей Международной Волошинской премии в номинации «за лучшую поэтическую книгу года» (2019). Лауреат литературной премии «Кольцовский край» в номинации «поэзия» (2019).

Член Союза российских писателей и Международного ПЕН-клуба (Русский ПЕН-центр).

Живет в Воронеже.

************************************************

БЕГЛЫЕ НОТЫ

*  *  *

За простуженным граем грачиным

Затаились впотьмах дерева,

Словно клирики, к первопричинам

Подбирающие слова.

 

Словно выдержав паузу эту,

По верхушкам ударил хорал,

Что дыхание канувших в Лету

И её помраченье вобрал.

 

Словно вечен чернеющий вечер,

Что по склонам, где липнет земля,

Вызывающе очеловечил

Коченеющие тополя.

 

Он и сам в превращеньях не волен,

И не знает, чем одушевлён

Облик скользких  мостов, колоколен,

Переездов, подъездов, колонн.

 

И во мгле, как в неведенье сладком

Плоть и праздничность растворены

В час, когда грозовым беспорядком

Надвигаются властные сны.

 

Те, в которых скупые недели

Угрожающе щедро дарят

Немотой на смертельном пределе

Православные лета подряд.

 

*   *   *

Голубятни тающего города.

Окна слуховые на торцах.

Птичьего предпевческого голода

горловая свежая пыльца.

 

Пальцы сводит. Кровли водосточные

подставляют мятые бока.

Новости летят ближневосточные,

поражая цель наверняка.

 

И вразброс все скрипы, лязги, шорохи,

колкая угрюмая капель

в доковидном  путаются мороке

наглухо простуженных недель.

 

Право дело, видится как слышится:

в переплёске – волнорез крыла…

Мытарю прописанная ижица

лишь вначале буквою была.

 

Сызмальства раскачивая дворики,

позднезимье, связки разогрев,

обаянье собственной риторики

чует лишь по скрежету дерев.

 

И одно безлиственное кружево —

вся до капли подать бытия,

чтобы вновь, бедна, но не разрушена,

воскресала азбука твоя.

 

*  *  *

Снег по апрелю и маю.

Лета не будет у нас.

Только одно понимаю –

этот запомнится раз.

 

Частые эти налёты

в дальний район до утра.

Не загружайся – ну что ты –

с чувством глядеть во вчера.

 

Словно в стеклянную колбу

заключены времена –

благо резвиться глаголу

в отблеске склянки сполна.

 

Силиться в область цветений

выбраться через стекло.

Снежные вихри и тени –

эко к весне занесло.

 

Ломкая наледь сезона.

Злой климатический бред.

Блазнится солнце спросонок –

скоро сто лет как в обед.

 

Вот обурела природа

сны и значенья плести –

год беспощадней от года

ветер сквозит до кости.

 

*  *  *

Нас веселила сила ветра –

ныряли яблоня и верба

в его предмайскую волну –

хоть и угадывалось верно,

что саду следовать ко дну.

 

От наливной древесной стали

сквозь время ветви прорастали,

и стыла робкая листва.

И мы прикидывали – та ли,

что и в безвременье жива.

 

Садилась пена дождевая,

до верных слов не доживая,

и без усилия со дна

была вся божья душевая

до сит отчётливо видна.

 

Нам открывалось их устройство

и вишни вымокшей геройство,

и вышней страсти правота.

И было нам куда как просто

принять, что истина проста.

 

Как наши зряшные уроки,

как жизней выжатые сроки,

листвы юннатовской вода –

шум легкомысленной мороки,

ушедшей в землю без труда.

 

*   *   *

Шум  в Первомайском драного шапито

перекрывает ропот широких крон.

Пуля за пулей идёт в молоко, в ничто,

шатким животным не нанося урон.

 

Пенятся листья как пиво окрест ларька,

лезут по форточкам ближних к нему квартир.

Жизнь студиозуса, как ни крути, горька –

разве что цирк, шалманчик да старый тир.

 

Сад оголтелых, но колдовских причуд,

майских претензий выдюжить диамат –

там лишь хвостисту истому по плечу

определить, в чём соль и кто виноват.

 

Впрочем, ему и прочее нипочём –

всё веселуха перцу,  всё до и по –

даром, что предки поедом – стань врачом.

Или завидней гайки крутить в депо?

 

Чопорный Гегель, яростный Фейербах

машут Асклепию из-за своих словес,

чтобы гороховый нежился на бобах

шут с чумовой воздушкой наперевес.

 

Чтобы кабан по проволоке скользил,

чтобы ковёрный пьяную тёр слезу,

чтоб и впустую не убывало сил

вышнему шуму радоваться внизу.

 

*  *  *

Штукатурка, потёртая ветром.

Отраженье июня в реке,

Развороте её внутривенном

С каждым омутом накоротке.

Ближней отмелью, дальней корягой

Стережётся её кроваток.

Переполнен тягучею влагой

Сельской местности поздний глоток.

 

Цепенеют потухшие плавни,

Наклоняя незрелый камыш.

Ундервудские кнопки и планки

Пробивают окрестную тишь.

И неровным упорным пунктиром

Над времянкой пульсирует речь,

Над равниной, над сумрачным миром

Не спеша полагая протечь.

 

Это в здешней пустой фонотеке

Бьётся дятел в своём коробу.

А прикроешь разбухшие веки,

И мотив вылетает в трубу.

Остаётся лишь азбукой Морзе

Перештопанный долгий закат

В остывающем к вечеру мозге,

Где слоняются сны наугад.

 

По какой, непонятно, причине

Запредельные точки-тире

Провоцируют память о сыне

И отце на заросшем дворе,

В закромах одичавшего духа,

Заселённых немою травой,

С небосводом, похожим на ухо,

Над померкшей твоей головой.

 

*   *   *

Что за манера кричать во сне,

тряпки выкидывать по весне,

по бездорожью шататься всласть,

взять и до осени запропасть?

Вдруг объявиться, затеять пир,

пасть  на кушетку без задних ног.

старые сны засмотреть до дыр.

И не отчаяться, видит бог.

Шарит луна по твоим лесам,

блики крадутся по волосам.

И занимается над тобой

пламень забвения, невесом.

Прежние люди идут гурьбой ,

переполняют собою сон ,

всё норовят отворить сезам –

всё по глазам прочитать как есть –

бомж, негодяй, утешитель вдов.

Только куда им такая честь.

Сочен рассвет и почти бордов.

Ты неумытая наяву.

Ставить ли пришлое во главу

снятого за гроши угла?

Я здесь работаю и живу.

Скоро рассеется эта мгла.

 

*  *  *

Где сумерки загустевали,

листвы туманилась кайма,

мы всё сидели-гостевали,

почти что выжив из ума.

 

Забыв о выморочном счастье,

стареть с листвою заодно,

не допивали в одночасье

своё последнее вино.

 

Оно стояло – душу грело,

покуда зрели холода

и в небе лиственном горела

позднеосенняя звезда.

 

Она пощадой не мешала

впотьмах ни сердцу, ни уму.

И мы оглядывались шало

на окружающую тьму.

 

Мерцало присное веселье,

метался холод по спине.

Не убывало наше зелье,

и звёзды множились на дне.

 

*  *  *

Кто оседлал стихию, пьянствует втихаря.

Что его может вышибить из седла?

Жизнь улыбнулась – время ушло не зря.

А сожаленье – пагуба и зола.

 

День размывается, маревом становясь,

стенки стакана весело проходя –

контуров с явью не очевидна  связь –

будто в разгаре бешеного дождя.

 

И наугад теснятся слова в строке,

радуя сердце призраком правоты,

точно вина вина, что шествует налегке

с брызгами бездн беседующий на ты.

 

Песнею песнь неведения поправ,

он притворяет вежды и ждёт зимы,

богу любезен и бесповоротно прав,

что ни тюрьмы не кличет и ни сумы.

 

Волны веселья песенника несут —

будто в награду за умноженье черт –

на пустыри побед, на нестрашный суд,

где до речей не скатится интроверт.

 

Станет молчать, а вода оплечь – каменеть

и серебриться время по стенкам льда,

дабы по мере слёз отзываться впредь,

если случатся слёзы взамен суда.

 

*  *  *

Рассохся к осени сарай –

косой в прогалах свет.

Вороний грай, сплоченья край,

подмога сигарет.

На бреши брешь, куренья блажь,

горение небес.

Везде и всюду раскардаш,

и времени в обрез

к морозам щели извести

и розное скрепить,

когда темно уже к шести

и дождь готов кропить.

А в будке сумрак и сквозняк,

и утварь кверху дном.

И не успеть уже никак,

и мысли об одном –

что как былое ни храни,

а скорая зима

разъять твои труды и дни

нагрянет в закрома.

И с топором за рукоять

средь сумерек и льдин

разъятью противостоять

ты выделен один.

 

*  *  *

Все старинные шалости, в свой же ступая след,

Различи в ночи, довыдумывай, переври.

Тычут в небо сучьями каштаны ушедших лет,

За кольцом кольцо насаживая внутри.

 

Площадь Круглых Рядов, «Утюжок», Мясная гора.

По ноябрьской роздыми что же не сделать крюк?

Посмтреть-пощупать, как лопается кора,

Да налипшую сырость стереть с варикозных рук.

 

Для подвядшей кожи пользителен променад,

Через сито просеянная чёрной слезы вода.

Прочь истории мятежей, обживаний нездешних  правд,

Глаз закатыванья и прыганья в поезда.

 

Эта пляска последних листьев – во благо вся –

По пути предснежья влажный восходит пар,

Свет оконный скрадывая, холод глухой гася,

Заслоняя Покровский, где не допет тропарь.

 

Как ни силься, толком не разобрать

В приоткрытую дверь упрямо плывущих слов.

Ловишь беглые ноты, угадываешь благодать,

Но и нынче снова твой невелик улов.

 

Ничего, прислушайся, сдайся на полчаса.

Что за чем, отчего, о чём – и не важно тут –

В пелене забвенья прячутся голоса,

Но в фонарных оспинах прежний искрит маршрут.

 

*   *   *

Сквозь разговоры о хорошем

всё безнадёжней проступал,

ветвями сбоку огорожен,

ноябрьской роздыми опал.

 

И ветер жёг и в хвост, и в гриву,

последних листьев не щадя,

слезу-ольху, беднягу-иву

перед порывами дождя.

 

И средь продрогших сучьев голых

горячей речи вопреки

вода блестела на глаголах

поверх излучины реки.

 

Стремглав теченьем относила

все сочетанья честных слов

к морозам каверзная сила,

студёный жалуя улов.

 

Ведь лёгкий пар вблизи, где лица

дыханьем лишь разделены,

за поворотом не продлится –

в природе нет ему длины.

 

Он весь распят на ветках здешних

и пригвождён дождём к стволам,

чтоб согревать живых и грешных.

С грехом, конечно, пополам.

 

*************************************************

фото 2019 г.