Ровно 70 лет назад, 5 марта 1953 года, в своей квартире в проезде Художественного театра скончался Сергей Сергеевич Прокофьев.

Этот день он провел как обычно: съездил на своем «Москвиче» погулять в сквере неподалеку, потом работал у себя в кабинете, обсуждал с Леонидом Лавровским детали постановки нового балета «Сказ о каменном цветке», отдыхал. В восемь вечера он почувствовал себя плохо и спустя час умер с диагнозом «кровоизлияние в мозг».

Факт смерти крупнейшего композитора ХХ века, блестящего пианиста, дирижера, шестикратного лауреата Сталинской премии не имел практически никакого резонанса в его родной стране. Так сложились обстоятельства: в этот же день скончался Сталин.

На фоне огромного масштаба всенародного горя — рыдали даже заключенные в лагере под Воркутой, где в этот момент отбывала свой срок первая жена Прокофьева Лина, — событие кончины великого композитора сузилось до размеров частного похоронного мероприятия. Родственники и близкие вынуждены были срочно решать внезапные бытовые проблемы в виде острого дефицита цветов и венков. Даже доставка тела из квартиры Прокофьева к месту официальной церемонии прощания превратилась в сложную спецоперацию.

7 марта, когда реки советского народа стекались к Дому Союзов, чтобы проститься с вождем, в небольшом зале композиторского дома на 3-й Миусской прошла скромная гражданская панихида. Дмитрий Шостакович произнес траурную речь, Самуил Фейнберг сыграл Баха, а Давид Ойстрах проводил друга и соперника по шахматной доске в последний путь звуками его Скрипичной сонаты.

Удивительное наложение двух этих событий трудно не трактовать как некий выразительный знак, перекресток, на котором сошлись две силовые линии высокой степени напряжения: история сталинской империи и личная судьба ее «блудного сына», музыкального гения Сергея Прокофьева.

В 1918 году он уехал от революционного хаоса России: сначала в США, а затем во Францию. Его зарубежная карьера в эмиграции сложилась вполне благополучно, и спустя девять лет, уже в статусе мировой знаменитости, Прокофьев посетил родину с гастрольным туром. Здесь его ждали триумфальный успех и готовность властей предоставить ему гарантии свободы, заказы и хорошие условия для жизни и работы в СССР. С новым советским паспортом в кармане он уехал обратно во Францию, но отныне мысль о возвращении на родину посещала его все чаще.

Решение окончательно созрело в 1936 году — как раз в разгар политических репрессий. Вместе с женой — испанской певицей — и двумя сыновьями Прокофьев вернулся на родину окончательно. Политику он считал делом преходящим, в отличие от музыки: «Ни война, ни революция не свергнут вождя в фуге и не перевернут гармонического строя». К тому же в СССР был создан настоящий рай для творческих работников, не имевший прецедентов ни в одной стране мира: «композиторские» дома в Москве, государственные дачи для отдыха, гарантированные госзаказы, система финансовых поощрений, включая Сталинские премии, и даже автомобили для композиторской элиты.

В СССР Прокофьеву пришлось играть по новым правилам, но, возможно, эта интрига даже вдохновляла его. Он приспособил свой музыкальный язык к стандартам соцреализма, не погрешив против качества, и создал настоящие шедевры мирового уровня во всех жанрах: от грандиозной оперной эпопеи «Война и мир», написанной в военные годы, до тонких балетных материй «Ромео и Джульетты» и «Золушки». Даже советский «композиторский оброк» — «Здравицу» в честь Сталина или кантаты к 20-летию и 30-летию Великого Октября — Прокофьев писал с настоящим вдохновением.

Он стал главным советским классиком, народным артистом РСФСР и рекордсменом по количеству Сталинских премий. Но и любимца Сталина не миновал «барский гнев».

10 февраля 1948 года «Правда» опубликовала Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «Об опере «Великая дружба» В. Мурадели», где опера стала только поводом для разгрома первых лиц композиторского цеха СССР: Дмитрия Шостаковича, Сергея Прокофьева, Арама Хачатуряна и еще нескольких известных всей стране «антинародных формалистов».

В отличие от своих коллег — воспитанников советской власти, Прокофьев имел за плечами эмигрантское прошлое и грехи модернизма, поэтому ситуация для него была особенно серьезной. Несмотря на его независимый характер, ему все же пришлось «преклонить колена» перед председателем Союза композиторов Тихоном Хренниковым и написать ему покаянное письмо. Далее последовали официальный запрет на исполнение целого списка произведений Прокофьева, скандал с американским антисоветским фильмом, где была использована его музыка, отказ в постановке оперы «Повесть о настоящем человеке» и арест Лины, первой жены композитора, осужденной на восемь лет за шпионаж.

Прокофьев старался держать лицо и «делать что должно» — писать музыку. Но здоровье его серьезно пошатнулось: летом 1949 года он пережил инсульт.

Через некоторое время гнев вождя сменился на милость, запрет на исполнение музыки Прокофьева был снят, сам он получил очередную Сталинскую премию (второй степени), а также государственную пенсию в две тысячи рублей. Но это уже ничего не могло поправить. Здоровье было подорвано, и хотя Прокофьев продолжал спасаться работой, прежняя энергия творчества осталась в прошлом.

^{(Звучит Седьмая симфония Сергея Прокофьева. Она была написана в 1952 году, за год до смерти композитора. Впервые симфония была исполнена исполнена 11 октября 1952 года в Москве оркестром под управлением Самуила Самосуда. Премьера имела успех, и в 1957 году, спустя четыре года после смерти Прокофьева, симфония была удостоена Ленинской премии.)}

Для Прокофьева наступил закат, окрашенный виолончельными тонами: в оставшиеся три года он пишет для молодого Мстислава Ростроповича две виолончельных сонаты, Симфонию-концерт и Концертино. В его последней, «детской» Седьмой симфонии слышны ноты просветленного прощания с миром.

Прокофьев умер 5 марта 1953 года, оставив много незаконченных сочинений. Только спустя две недели — 18 марта — газета «Советское искусство» опубликовала некролог. Сталин был уже мертв, но даже здесь по инерции Прокофьеву припомнили «ложные увлечения модернизмом» в период эмиграции.

В большой прощальной статье на этой же странице ее автор Дмитрий Кабалевский продолжил критиковать Прокофьева, напомнив о «чуждых западных влияниях» в его музыке и «формалистических заблуждениях» в музыке композитора, а также о благотворном влиянии на него «суровой, но справедливой» критики Постановления 1948 года.

Сергей Прокофьев умер в своей квартире в Театральном проезде, ныне Камергерском переулке, где сегодня и находится музей музыкального гения.

Кто украл портфель?

В музее среди нот, костюмов к фильму «Иван Грозный», звукозаписывающего оборудования, фотографий и афиш взгляд выхватывает вдруг оранжевый с черно-желтыми полосками шарф и кожаный портфель. Они среди главных экспонатов выставки «Прокофьев. Камера! Мотор! Музыка», которая формально посвящена работе композитора в кино, но по большому счету открывает историю величайшей дружбы ХХ века. И шарф с портфелем — лишь эпизод этой истории. Но мимо не пройдешь.

— Дело было в Алма-Ате, где в разгар войны снимали фильм «Иван Грозный», — рассказывает куратор выставки Алиса Насибулина. — Однажды у композитора фильма Сергея Прокофьева исчез портфель с нотами, в киногруппе началась паника, дали объявление по радио: верните, вознаграждение гарантируем. На следующее утро в квартире, где жил автор музыки, раздался звонок: «Я вор, готов за тысячу рублей вернуть портфель, и тут еще шарф — его отдам бесплатно». Прокофьева такое хамство возмутило, и он послал вора по знакомому адресу. Каково же было его удивление, когда и портфель, и шарф он увидел в машине заехавшего за ним Сергея Эйзенштейна. «А я твой голос даже не узнал?!» — удивился Сергей Сергеевич. — «Значит, я неплохой актер!»

— Они обращались друг к другу на ты?

— Надо знать сложный характер обоих, чтобы понять, что это важная деталь в их взаимоотношениях. Видите фарфоровый бюст Прокофьева? Такой продавался еще при его жизни. А режиссер тогда еще подшучивал над приятелем: «Не знал, что ты еще и посуда…»

Впрочем, на выставке — не только «милые детали». Дальше — о творчестве всерьез. Хотя разве у гениев так просто отделить одно от другого? Вот взять хотя бы 16 эскизов — это сцены из «Александра Невского» и «Ивана Грозного», нарисованные Эйзенштейном специально для Прокофьева. Режиссер не пытался объяснить, какую он хочет музыку, композитор его не понимал, даже порой ругались. В конце концов Эйзенштейн брал в руки карандаш, он ведь был еще и талантливым художником.

— А часто, — говорит заведующая музеем Юлия Чеботарева, — бывало так, что Эйзенштейн показывал на ночь глядя Прокофьеву отснятый за день материал, и к утру тот привозил на студию уже готовую партитуру.

— В чем секрет вдохновения?

— Я лично считаю, что на произведения для кино композитора вдохновляли, конечно, и гениальный Эйзенштейн, и история страны, к которой он обращался, но в то же время контекст времени, в котором они жили.

О времени на выставке разговор особый. Оно отражено в неровных вырезках из газет, расклеенных на стене. В газетах то выпускают «Александра Невского» на экраны в 1938 году, когда в воздухе уже отчетливо пахло большой войной. То в 1939-м запрещают: подписан пакт о ненападении с Германией — не стоит раскалять и без того взрывоопасную предвоенную атмосферу.

А война все-таки началась. Алиса Насибулина торопится подчеркнуть важную деталь: «О том, что немцы на нас напали, Прокофьев узнал от Эйзенштейна, они тогда жили в одном дачном поселке. А на второй день войны «Александр Невский» был возвращен в широкий прокат, — продолжает Насибулина, — и часто так бывало, что зрители, отстоявшие очереди в кинотеатры, после фильма шли в другие очереди — в военкоматы.

Все помнят знаменитый монолог «Кто с мечом к нам…» — но ведь и музыка Прокофьева воодушевляла, поднимала народный дух?

— Конечно, — отвечает Насибулина. — Не случайно кантата «Александр Невский» в итоге стала отдельным произведением, а одна из ее частей, «Вставайте, люди русские», воспринималась, как «гимн русских» — это наблюдение американской прессы. За океаном вообще одними из первых почувствовали всю мощь прокофьевской кантаты, и именно ее просили исполнить на совместных концертах стран антигитлеровской коалиции.

Среди экспонатов выставки — звукозаписывающее оборудование тех лет: сложные механизмы, похожие на токарные станки, с тумблерами, бобинами, индикаторами. С их помощью Прокофьев экспериментировал. Например, чтобы создать «неприятные русскому уху» звуки, он у самого микрофона записывал валторну — мы слышим ее, когда в кадре на Русь наступает вражеская конница, и ненавидим уже с первых нот.

Кто такой ПРКФВ?

В чем величие музыки Прокофьева к фильму «Александр Невский»? Мне объясняют: он был «глубоко национален». Об этом же в эссе о Прокофьеве писал и Эйзенштейн — на выставке есть оригинал той статьи. В этих листках, побывавших в печатной машинке, обращает на себя внимание частый повтор сочетания букв ПРКФВ. Что это за шифр?

Оказывается, так подписывался Прокофьев, изгнавший все гласные из своей фамилии и из своей музыки. И да, на выставке много партитур, подписанных композитором — по углам то тут, то там эти пять согласных ПРКФВ. У Эйзенштейна на эти фонетические вибрации хороший слух. Он замечал: «Так писалось на древних иконах». И дальше: «Вот почему так прекрасно звучит в Прокофьеве древность — не через архаизм или стилизацию, но сквозь самые крайние и рискованные изломы ультрасовременного музыкального письма».

— Для Эйзенштейна, — продолжает Насибулина, — в 1948 году стала ударом новость о том, что Прокофьев вместе с крупнейшими советскими композиторами объявлен «формалистом». У режиссера случился инфаркт. И скончался он в тот же год.

В постоянной экспозиции музея, среди любимых Прокофьевым шахмат и карт, среди его афиш и наград, среди личных вещей — мелькает тут и там имя Сталина. Строго говоря, вождь едва ли не раньше Эйзенштейна почувствовал силу прокофьевского таланта. Когда Прокофьев, будучи еще эмигрантом, приехал на гастроли в СССР — и такое было возможно! — Сталин на одном из концертов заметил: «Он — наш». После возвращения композитора на родину в 1936 году эти два слова стали для него оберегами.

Похоронили Сергея Прокофьева на Новодевичьем кладбище. Могила Сергея Эйзенштейна — на соседнем участке. Смерть всесильна? Перед их именами — бессильна.

В каких еще фильмах звучала музыка и даже голос Прокофьева

Сергей Прокофьев написал музыку к восьми советским фильмам. Помимо эйзенштейновских «Александра Невского» и «Ивана Грозного», стоит напомнить о «Поручике Киже» (режиссер Александр Файнциммер): один из главных героев этого фильма поет голосом Прокофьева. В музее рассказывают: «Исполнитель роли Павла Первого Михаил Яншин никак не попадал в ноты. Пришлось выручать композитору. Когда Прокофьеву дали послушать запись, он заметил: «Мой голос вышел здорово, очень смешно». Режиссер тут же парировал: «У вас открылась карьера!»

В карьере Прокофьева были еще фильмы «Котовский», «Партизаны в степях Украины», «Тоня» и «Лермонтов». Последний — по сценарию Константина Паустовского — не сразу вышел на экраны из-за «идейной порочности».

Подробнее о работе над фильмами и о других перипетиях судьбы и творчества Прокофьева можно узнать, посетив музей композитора. Адрес музея: Москва, Большая Дмитровка, д. 5/6, стр. 3.

Подготовил Максим Васюнов

// https://rg.ru/2023/03/05/smert-pod-grifom-sekretno-pochemu-kompozitora-sergeia-prokofeva-horonili-tajno-ot-vseh.html