1. Андреев Д. Л. Роза мира. М.: Эксмо, 2009.

2. Бежин Л. Е. Даниил Андреев — Рыцарь Розы — М.: Энигма, 2006.

3. http://ru.wikipedia.org/wiki/Андреев,_Даниил,_Леонидович

**************************************************

Материалы международной научной конференции: «Даниил Андреев. Биография, наследие, контекст», проходившей с 1 по 3 ноября 2016 г., в Москве.
Шлемова Наталья Анатольевна. Даниил Андреев как философ Вечной Женственности. Архетип Розы Мира. 02.11.2016 (ИФ РАН, Москва):

****************************************************************************************************

«КОСМОС ДАНИИЛА АНДРЕЕВА».
К 100-летию со дня рождения писателя

Юрий Ключников (с)

Ребенок двух-трёх лет может часами играть где-нибудь в углу с игрушками, разговаривать с ними и ещё с кем-то, непонятным родителям. Пришедший недавно из мира снов и фантазий, из заоблачных высот, которые церковь называет Тем Светом, мистики — Миром невидимым, прагматики — чепухой, а психиатры паранойей или шизофренией, ребенок не анализирует тот мир, он в нём живёт, не отделяя от этого. С годами, однако, тонкая связь миров ослабевает, шум повседневной жизни глушит зовы другой, а к зрелому возрасту человек и вовсе научается с улыбкой слушать разговоры об ангелах, ведьмах, леших, гномах, русалках и прочих персонажах народной фантазии. Им, возможно, есть место в сказках, но никак не в реальной действительности, где нужно пить, есть, зарабатывать деньги, рожать себе подобных и делать многие другие дела, например ездить на людях, а не на коньках-горбунках и коврах-самолётах. И если кто-то скажет подобному человеку, что некоторые образы, увиденные им во сне, объективны и реальны не менее тех, что встречаются в обычной жизни, наш реалист лишь пожмёт плечами — шутите, батенька.

Нечасто, но всё же встречаются люди, умеющие сохранить детское восприятие жизни на всю её продолжительность. К таким людям принадлежал Даниил Леонидович Андреев. Чтобы без долгих предисловий подтвердить вышесказанное, приведу его прелестное стихотворение «Игрушечному медведю, пропавшему при аресте».

На дворе стояла зима 1951 года. Автору стихов исполнилось сорок пять лет и находился он не в «постельке белой”, ограждённой с двух сторон верёвочными сетками, — лежал на нарах, за четырьмя стенами Владимирского централа, где пришлось провести целых десять лет. Стихотворение можно, конечно, принять за обычный, свойственный поэтам полёт светлой фантазии в мрачных условиях заточения, если бы не одно доброе или недоброе обстоятельство: Даниил Андреев обладал редким даже для поэта даром визионерства. Для него полёты творческой фантазии сопровождались чёткими зрительными образами — то, что приходило в голову, виделось не менее ярко проходившего перед глазами. Сидевший вместе с ним во владимирской тюрьме академик В.В. Парин вспоминал впоследствии: «Было такое впечатление, что он не пишет, в смысле “сочиняет”, а едва успевает записывать то, что потоком на него льётся». В наше время, когда визионерство и контактёрство стали массовыми явлениями, сами по себе они уже никого не удивляют, однако споры о том, что и как видел Даниил Андреев за гранью видимого мира и насколько его видения соответствуют реальным картинам невидимого мира, не утихают даже среди визионеров. Предвидя будущие дискуссии вокруг своего имени, автор «Розы Мира» писал:

В истории русской культуры Даниил Андреев занимает своё особое место, при этом, мне кажется, ещё не оценённое по достоинству. Мало того, что он выдающийся поэт, он ещё глубокий и своеобразный историк, литературовед, мистик, не уступающий по силе и умению заглянуть в тонкоматериальные области бытия такому авторитету в этой области, как, например, Эммануэль Сведенборг. Кстати, Сведенборг в 1734 г. был принят в почётные члены Санкт-Петербургской Академии наук. Шлейф мистика не помешал тогдашним русским мужам науки оценить научные заслуги шведского учёного в области математики и астрономии. Даниилу Андрееву не везёт до сих пор. Исследователи русской литературы XX века весьма редко касаются его имени. Выпал он и из сферы внимания тех, кто занимается русской религиозно-философской мыслью двадцатого столетия. В работах по изучению наследия отечественных философов-космистов он также почти не упоминается. Это выглядит странно в наше время повального увлечения мистицизмом, инопланетянами и жизнью «по ту сторону жизни». Правда, всплеск интереса к книге Даниила Андреева «Роза Мира» после её опубликования в начале 90-х гг. был, но недолгий. Причина, как мне кажется, в том, что он действительно видел мир слишком по-своему, при этом его своеобразные прозрения порой настолько болезненны, что не располагают к длительному знакомству с ними, не дают искомого катарсиса. Он понимал это и как мог объяснял читателям: «Я принадлежу к тем, кто смертельно ранен двумя великими бедствиями: мировыми войнами и единоличной тиранией. Такие люди не верят, что корни войн и тираний изжиты в человечестве или изживутся в короткий срок… Люди других эпох, вероятно, не поняли бы нас: наша тревога показалась бы им преувеличенной, наше мироощущение — болезненным».

Таким образом, Даниил Андреев трезв в самооценке своих взглядов, хотя мировоззрение целого ряда других литераторов XX века, также раненных двумя мировыми войнами и деспотизмом Сталина, не может быть названо болезненным. В чём же дело? Почему душевные раны Даниила Андреева оказались столь глубокими?

Стоит подробнее остановиться на некоторых моментах жизненного пути писателя, ибо без них трудно, может быть, даже и совсем невозможно понять, почему он видел мир «не так, как видели все».

Вехи пути

Он родился 2 ноября 1906 г. в семье весьма популярного в начале XX в. литератора Леонида Николаевича Андреева. С ранних лет в судьбе мальчика отчётливо проявилось нечто провиденциальное, трагическое и светлое одновременно. Можно начать с того факта, что русский ребёнок родился на чужой земле, в Германии, где в ту пору жили родители, что мать его, Александра Михайловна Велигорская, красавица и добрейшее создание, умерла 26 лет от роду сразу после рождения Даниила. Горячо любивший жену и обезумевший от горя Леонид Николаевич, человек крайне впечатлительный и склонный к мрачной меланхолии, возненавидел младенца, видя в нем причину смерти супруги. Что хорошего могло ожидать ребёнка, если бы он остался у отца? Вмешивается Провидение, посылая в Берлин из Москвы сестру Александры Михайловны Елизавету Михайловну, жену известного московского врача Филиппа Александровича Доброва. Она увозит мальчика в Россию, где он сразу попадает в атмосферу любви, почти обожания со стороны людей, со всех точек зрения замечательных. Дом Добровых в Малом Лёвшинском переулке Москвы был широко и хлебосольно распахнут для многих известных людей того времени. В том числе для Бунина, Шаляпина, Горького, А. Белого, Б. Зайцева, Скрябина, артистов Художественного театра. Так что с малых лет Даниил жил не только в атмосфере доброты и ласки, но также в ауре большого русского искусства. «Как хорошо, что я рос у Добровых, а не где-то», — вспоминал впоследствии Даниил Андреев.

И новая трагедия, тяжело ранившая психику мальчика. В возрасте шести лет он заболевает дифтерией. Выхаживает его бабушка, Ефросинья Варфоломеевна, души не чаявшая во внучонке. Даниил выздоравливает, но заразившаяся дифтерией бабушка умирает. Мальчик потрясён, он пишет покаянное письмо Богу, в котором говорит, что отпускает бусеньку в рай к маме и сам готов отправиться туда же. Его успевают перехватить на мосту через реку, в которой ребёнок решил утопиться, страстно желая увидеть дорогих ему покойниц.

Семья Добровых была глубоко православной; здесь, с одной стороны, строго отмечали все церковные установления: праздники, посты, исповеди, но с другой — царило широкое религиозное вольномыслие. И такая семейная атмосфера с ранних лет наложила отпечаток на религиозное мировоззрение Даниила Андреева. В меньшей степени оно связано с церковной обрядностью, гораздо больше с духовной сутью религии. Религию он вообще считал лишь одним из средств постижения истины наряду с наукой, литературой, искусством.

По соседству с домом Добровых находились храм Христа Спасителя и Кремль. В обеих святынях Даниил бывал часто. В августе 1921 года, в возрасте 14 лет, он получает первый яркий опыт визионерства, когда над московским Кремлём перед его глазами возник Небесный Кремль. Об этом видении Даниил Андреев позже писал: «…оно открыло передо мной …такой бушующий, ослепляющий, непостижимый мир, охватывающий историческую действительность России в странном единстве с чем-то неизмеримо большим над ней, что много лет я внутренне питался образами и идеями, постепенно наплывавшими оттуда в круг сознания».

Видения, с одной стороны, рвали его связи с большинством обычных людей, с другой — были некоей охранной грамотой на пути из мира прекрасных снов детства в жестокую действительность. Он уходил в эти сны сознательно, когда безоблачное небо детства и юности затянулось тучами революционных событий. Сначала такие уходы были отрывочными, временными, потом визионерство стало постоянным спутником его душевного мира.

Он не был представителем Серебряного века русской поэзии (созрел как поэт позже), но по укладу жизни и воспитанию, а также по тончайшей нервной организации принадлежал к людям типа Владимира Соловьёва, Блока, Белого, Волошина. Хорошо передаёт особенности внутреннего мира Даниила Андреева стихотворение, написанное в 1936 году. Оно о первой детской любви восьмилетнего мальчика к девочке на пять лет старше, принадлежащей уже наполовину к миру взрослых.

В пору написания этих стихов он был уже зрелым человеком. Эпоха фройлен и веры в небесный рай давно канула в прошлое, приходилось голодать, мыкаться без работы, ощущать обострённой интуицией приближение ареста… Но картины детства, ощущение «первого, жгучего плача любви» вставали перед ним «всё пламенней, острей». Живший раньше, в куда более комфортных условиях, но похожий на Даниила Андреева по психическому складу Фёдор Тютчев писал о мучительности жизни на грани «двойного бытия». Каково же приходилось Даниилу Андрееву! Да, он тонкой кожей тела и души чуял волны хлынувшего Апокалипсиса. И спасался от него не только в своих снах, но ещё и в родной природе.

Своеобразная игра с природой была его жизнью. В тридцатые годы он неделями скитался по России босой, с котомкой за плечами, ночуя в стогах сена. И вообще предпочитал ходить босиком где только можно, даже по асфальту, говоря, что обувные подошвы отрезают от контактов со стихиалиями. Жена возмущалась: « Ну земля, это ладно, но что можно почувствовать на грязном городском асфальте!» Он отвечал: «На асфальте излучение человеческой массы очень сильное». Что же касается стихиалий — всех этих гномов, ундин, саламандр и прочих природных духов, описанных другими визионерами, то он их видел так же, как бабочек и стрекоз, но видел по-своему — брызжущими жизнью прекрасными живыми существами, являющимися поэту-бродяге.

Остро чувствовал и предупреждал, что всему этому может наступить скорый конец: «Когда наступление машинной цивилизации на природу станет производиться в универсальных масштабах, весь ландшафт земной поверхности превратится в законченную картину антиприроды, в чередование урбанизированных садов и небоскрёбов. Стихиалии оторвутся от своей среды… Реки и озёра, луга и поля Земли станут духовно пустыми, мёртвыми, как реки и степи Марса… Эта внутренняя опустошённость и внешняя искалеченная природа ни в ком не сможет вызвать ни эстетических, ни пантеистических чувств, и любовь к природе прежних поколений сделается психологически непонятной». Тревога мрачная, но разве не справедливая?..

На войну его призвали в 1942 году, раньше не брали, поскольку числился годным лишь к нестроевой службе. На фронте он подносил снаряды и патроны, служил в похоронной команде, подбирая и закапывая трупы погибших на полях сражений. Читал над ними православные заупокойные молитвы. Участвовал в прорыве блокады Ленинграда. В начале 1945 года, будучи отозван в Москву как художник-оформитель, с головой погружается в написание романа «Странники ночи», начатого ещё в 30-е годы, — о людях Москвы, живущих в условиях чекистского террора. Понятно, что в условиях тогдашней тотальной слежки, тем более что жилище Добровых было «уплотнено» жильцами, вселившимися по ордерам НКВД, писательские занятия Даниила Андреева не могли не привлечь внимания всевидящих органов. В апреле 1947 г. его арестовывают. Через день приезжают за женой. Обыск продолжается в течение 14 часов, изымают не только рукопись романа «Странники ночи», но и другие рукописи писателя.

По словам очевидцев, Даниил Андреев выслушал приговор с улыбкой, словно предвидел, что продержать его в тюрьме двадцать пять лет властям не удастся. Так оно и вышло. Но в 1954 г. в тюремной камере он пережил обширный инфаркт и освободился в 1957 году полным инвалидом. За два года жизни на свободе завершил главный труд жизни — «Розу Мира» — поэтически-философский трактат о мироустройстве Вселенной и одновременно пророчество о том, что ожидает нашу планету в ближайшие десятилетия.

Это интереснейший, местами гениальный в своих предвидениях трактат, впервые опубликованный пятнадцать лет назад, вызвал в своё время массу откликов. Даниила Андреева сравнивали с Данте, Нострадамусом, некоторые рьяные почитатели объявили его даже автором нового Евангелия. Возникли и до сих пор существуют общества последователей «Розы Мира», рассматривающих книгу как Откровение ХХ—ХХI веков. Постепенно восторги, как это водится, схлынули. Появились критические отзывы, неодобрительные суждения о фантасмагориях Даниила Андреева высказала церковь. Свою лепту в охлаждение непомерных восторгов по поводу труда покойного мужа внесла также вдова Даниила Андреева Алла Александровна, ставшая после ухода мужа примерной христианкой. Она приезжала в Новосибирск, и я лично слышал, как она одёрнула представительницу городского общества «Роза Мира» за преувеличение роли покойного мужа. Разъяснила, что на роль автора нового Евангелия Даниил Леонидович не претендовал и создавать общества его имени не заповедал. «Он был подлинным христианином, получавшим свои откровения в результате православных молитв», — заключила свою отповедь Алла Андреева.

Совсем недавно ушедшая в возрасте 96 лет Алла Александровна оставила воспоминания «Жизнь Даниила Андреева, рассказанная его женой». Она была истинным другом этого замечательного человека, поэтому её свидетельства о пройденном вместе пути, её размышления о совместной арестантской Голгофе заслуживают того, чтобы осветить их подробнее. Вот как она описывает ход следствия по делу мужа.

«Героев на следствии среди нас не было. Думаю, что хуже всех была я; правда, подписывая “статью 206”, то есть знакомясь со всеми документами в конце следствия, я не видела разницы в показаниях. Почему на фоне героических партизан, антифашистов, членов Сопротивления так слабы были многие из русских интеллигентов? Об этом не любят рассказывать.

Понятия порядочности и предательства в таких масштабах отпадают. Многие из тех, кто оговаривал на следствии себя и других (а это подчас было одно и то же), заслуживали величайшего уважения в своей остальной жизни.

Основных причин я вижу две. Первая — страх, продолжавшийся не одно десятилетие, который заранее подтачивал волю к сопротивлению, причём именно к сопротивлению “органам”. Большая часть людей, безусловно, достойных имени героев, держались короткое время и в экстремальных условиях… У нас же нормой был именно этот выматывающий душу страх, именно он был нашей повседневной жизнью.

А вторая причина та, что мы никогда не были политическими деятелями. Есть целый комплекс черт характера, который должен быть присущ политическому деятелю — революционеру или контрреволюционеру, это всё равно, у нас его не было.

Мы были духовным противостоянием эпохе, при всей нашей слабости и беззащитности. Этим-то противостоянием и были страшны для всевластия тирании. Я думаю, что те, кто пронёс слабые огоньки зажжённых свечей сквозь бурю и непогоду, не всегда даже осознавая это, своё дело сделали.

А у меня было ещё одно. Я не могла забыть, что против меня сидит и допрашивает меня такой же русский, как я. Это использовали, меня много раз обманули и поймали на все провокации, какие только придумали. И всё же, даже теперь, поняв, как недопустимо я была не права тогда, я не могу полностью отрезать “нас” от “них”. Это — разные стороны одной огромной национальной трагедии, и да поможет Господь всем нам, кому дорога Россия, понять и преодолеть этот страшный узел».

Читая эти пронзительные по трагичности и честности самооценки Аллы Андреевой, нельзя их распространить на поведение во время ареста самого Даниила Леонидовича. Разве не проявлением героизма были его слова, начертанные на акте о предании конфискованных рукописей и писем сожжению? «Протестую против уничтожения романа и стихов. Прошу сохранить до моего освобождения. Письма отца (Л.Н. Андреева) прошу передать в Литературный музей». Это был прямой вызов произволу властей, редкий в то время. А когда приблизилось время освобождения и Даниилу Андрееву нужно было лишь промолчать по поводу несправедливой отсидки, он пишет в Комиссию по рассмотрению дел заключённых: «Я никого не собирался убивать (имелось в виду обвинение в подготовке убийства Сталина), в этой части прошу моё дело пересмотреть. Но, пока в Советском Союзе не будет свободы совести, слова и свободы печати, прошу не считать меня полностью советским человеком». Новый вызов властям означал, что при освобождении, до которого ему оставалось досидеть еще восемь месяцев (Комиссия сократила срок наказания с 25 до 10 лет), судимость не будет снята, а прописка в Москве не разрешена. Скитаясь по чужим квартирам и больницам, перебиваясь случайными литературными заработками, Даниил Андреев закончил свой земной путь в возрасте 53 лет, оставив обширное литературное наследие, к нынешнему времени в основном опубликованное.

Поэт, философ, пророк

Жизненная нагрузка на психику Даниила Андреева, как мы видим, чрезмерна. Удивляет, как при такой судьбе он не сломался, не озлобился, сохранил светлые мотивы в стихах и надежду на лучшее будущее в прозе. Поражает также итог, который он подвёл своей жизненной одиссее в «Розе Мира»:

«Как могу я не преклоняться с благодарностью перед судьбой, приведшей меня на десятилетия в те условия, которые проклинаются почти всеми, их испытавшими, и которые были не вполне легки и для меня, но которые вместе с тем послужили могучим средством к приоткрытию духовных органов моего существа. Именно в тюрьме с её изоляцией от внешнего мира, с её неограниченным досугом, с её полутора тысячью ночей, проведённых мною в бодрствовании, лёжа на койке, среди спящих товарищей — именно в тюрьме для меня начался новый этап…». Как тут не вспомнить похожие на эту исповедь признания йогов Индии, которые, попав в тюрьму, благодарили Бога за возможность беспрепятственно заниматься йогой.

Содержательное метафизическое и «метакультурное» (термин Даниила Андреева) своеобразие «Розы Мира» сочетается с необычным словарём её, где наряду с уже встречаемыми в гностических источниках именами Лилит, Люцифера или терминами с явно санскритскими корнями, такими, например, как «брамфутары», можно встретить немало ранее никогда не попадавшихся в мистических текстах слов: «затомис», «уицраор», «жругры» и т. д. К счастью, вдумчивый современный читатель, знакомый с эзотерической литературой, подготовлен сегодня к спокойному восприятию метафизической информации Даниила Андреева. Согласно представлениям восточной эзотерики, тонкий мир существует. Считается, что он наполнен духами разных степеней, от жрецов Атлантиды и древнего Египта до развоплощённых инквизиторов и колдунов. Да, порой контактёры ловят слова исчезнувших языков или терминологию представителей иных цивилизаций. Можно, конечно, принять к сведению и согласиться с мнением церковных авторов, которые расценивают некоторые картины тонкого бытия, увиденные Даниилом Андреевым, как бесовские наваждения, но как понять тех учёных, которые объявляют все явления невидимого мира больным бредом? Тогда и психику Пушкина, узревшего одновременно «и горний ангелов полёт, и гад морских подводный ход, и дольней лозы прозябанье», можно определить как ненормальную. Куда ближе к истине Алла Андреева, когда пишет:

«Даниил Андреев не только в стихах и поэмах, но и в прозаической “Розе Мира” — поэт, а не философ. Он поэт в древнем значении этого понятия, где мысль, слово, чувство, музыка… слиты в единое явление. Именно такому явлению древние культуры давали имя — поэт.

Весь строй его творчества образный, а не логический, всё его отношение к миру как к становящемуся мифу — поэзия, а не философия.

Возможны ли искажения при передаче человеческим языком образов иноматериальных, понятий незнакомого нам ряда? Я думаю, что не только возможны, но неминуемы. Человеческое сознание не может не вносить привычных понятий, логических выводов, даже простых личных пристрастий и антипатий. Но, мне кажется, читая Андреева, убеждаешься в его стремлении быть, насколько хватает дара, чистым передатчиком увиденного и услышанного.

Никакой “техники”, никакой “системы медитаций” у него не было. Единственным духовным упражнением была православная молитва, да ещё молитва “собственными словами”».

Во всём права Алла Андреева, только она здесь не договаривает, что в видениях мужа присутствуют не только искажения «логические», словесные, но и содержательные, Даниил Андреев очень часто видел то, что любой православный подвижник называет «прелестями», а буддист — проявлением «майи», или иллюзии. Тот и другой стремятся пройти «искажения» как можно быстрее и выйти в реальные, божественные слои инобытия, Даниил Андреев же по большей части застревал в областях тонкоматериальных. К чести писателя, сам он не настаивал на личной непогрешимости. В «Розе Мира» в главе о возможном приходе к власти на земле Князя Тьмы он пишет: «Многое воспринимаю я при помощи различных родов внутреннего зрения: и глазами фантазии, и зрением художественного творчества, и духовным предощущением. Кое-что вижу и тем зрением, которым предваряется долженствующее быть. Но всё, что я вижу впереди, — для меня желанное; и нередко я совершаю, может быть, незаметную подмену, принимая желаемое за объективно предназначенное к бытию. (Выделено мною. — Ю.К.)

Такая подмена не может иметь места, коль скоро взор направляется в дальнейшую тьму времён и различает там не желаемое и радующее, а ненавидимое и ужасающее».

Это признание самого автора «Розы Мира» даёт ключ к разгадке многих пассажей его незаурядной книги. Ни «желанные», ни «ненавидимые» картины будущего, увиденные внутренним зрением, не могут служить надёжной основой пророчества. Прежде чем православные старцы отваживались на метафизические суждения или на предсказания, они проходили длительную полосу «трезвения» — полного обуздания сферы эмоций. Кроме того, великие пророки прошлого, как правило, тщательно зашифровывали свои пророчества, одевали их в весьма туманную форму. Таковы «Откровение» апостола Иоанна, таковы центурии Нострадамуса. Причина не только в осторожности авторов пророчеств, не желавших направлять толпы верующих по обозначенной пророком мысленной колее. Причина иная. Будущее складывается из очень многих факторов, в том числе неизвестных ни одному пророку. Поэтому права народная мудрость: «Бабушка надвое сказала». Одни пророчества сбываются, другие — нет, даже у признанных религией авторитетов. Даниил Андреев к их числу не принадлежит.

Кстати, ясновидение Даниила Андреева было не просто фантазийно-поэтическим, но необыкновенно точным. Та же Алла Александровна вспоминала любимую игру, в которую она часто играла со своим мужем, когда она называла ему произвольно выбранный год в истории человечества, а он безошибочно описывал ей, что происходило в этот период в разных странах.

Но как нельзя человека с большим литературным даром, да ещё прошедшего мученический жизненный путь, ставить в один ряд с многочисленными современными контактёрами, так неправомерно противопоставление поэтического видения мира научно-философскому, что делает Алла Александровна. Метафизика Индии, столь ценимая во всём мире, поэтические гимны Ригведы относит к шрути — нетленному знанию, тогда как философскую Веданту только к смрити — знанию относительному, смертному. Поэтический мир того же Пушкина по онтологической глубине не уступает трудам самых выдающихся философов мира.

Нечто подобное можно утверждать о Данииле Андрееве. При всех его поэтических аберрациях, связанных с особенностями жизненного пути автора «Розы Мира», книга содержит замечательные по глубине прозрения, имеющие непосредственное отношение к нашей сегодняшней действительности.

Эпоха Князя мира сего в «Розе Мира»

Думаю, следует подробнее остановиться на этом разделе главной книги Даниила Андреева. И потому что пророческие мысли «Розы Мира» совпадают с христианскими. И потому что нынешнее развитие западной цивилизации, а также подключившейся к ней России подтверждает предвидения Даниила Андреева.

Эпоха Розы Мира, то есть всеобщего счастливого мироустройства нашей планеты, по мнению Андреева, наступит уже в XXI веке. «При благоприятном решении ряда исторических дилемм, — писал он, — она (Роза Мира) действительно водворит на земле условия Золотого века. Она упразднит государственное и общественное насилие. Она устранит какую бы то ни было эксплуатацию. Она ослабит хищное начало в человеке. Она смягчит нравы народов до той степени, на какую намекают нам вещие сны светлых мечтателей прошлого. Она откроет перед людьми пучины познания об иных мирах… Она поднимет некоторые виды животных до овладения речью и до разумно-творческого бытия. Неослабными предупреждениями о грядущем князе мрака она заранее вырвет из-под его духовной власти мириады тех, кто без такого предупреждения мог быть им обольщён и вовлёкся бы в колесо горчайшего искупления… Но остаётся несколько противоречий, которых не сможет разрешить и она (Роза Мира): их вообще нельзя разрешить до тех пор, пока человечество, как говорил Достоевский, не переменится физически… Главнейшие из этих противоречий психологически выражаются наличием в человеке импульса жажды власти и сложной, двойственной и противоречивой, структурой его сексуальной сферы».

Даниил Андреев весьма подробно живописует приход Антихриста: сползание мирового сообщества, с одной стороны, к разнузданной свободе, а с другой — к единоначалию человека, который такую свободу обеспечит. Антихрист, по словам Андреева, снимет последние запреты, ещё ограничивающие свободу слова, запрет нарушения норм общественного стыда и запрет кощунства. Он явится как философ, который обоснует необходимость полной моральной раскрепощённости под флагом свободы совести. Он явится в облике человека-чудотворца, производящего феномены, которые не снились ни одному факиру. Антихрист будет представлять, по представлениям Андреева, некую сверхчеловеческую комбинацию из Вольтера, Калигулы, Гитлера, Вольфа Мессинга и доброго десятка магов и факиров в одном лице.

Нет смысла пересказывать те мерзости, которые будут твориться при Антихристе, по описаниям Андреева, хотя бы потому, что экран телевизора уже сегодня показывает их с достаточной полнотой. А «борцы за права человека» и государственное законодательство многих европейских государств обнаруживают недвусмысленное тяготению к действительности, предсказанной Даниилом Андреевым. Здесь важны не те или иные подробности, а также указанные писателем временные координаты. Важен ход его размышлений. Он совпадает с предупреждениями Библии, Корана, Махабхараты, с мыслями Достоевского в «Великом Инквизиторе» и в «Бесах».

Отметим также, что любые негативные пророчества, даже если они содержатся в священных книгах, даются, по словам пророков, именно для того, чтобы мрачные прогнозы не сбылись или сбылись в максимально ослабленном виде. Человек не должен влечься по предсказанному пути, словно бык на верёвочке. Поэтому религиозные пророчества всегда окрашены в светлые тона. Это не убаюкивание человека сказками, но абсолютная уверенность всех религиозных пророков в конечной победе сил Добра над злом. Они знают все ловушки человеческого сознания и предупреждают о них, чтобы люди двигались по магистральной дороге духовного восхождения, а не по её закоулкам.

Даниил Андреев, конечно, не принадлежит к числу святых и пророков. Будучи тонко чувствующим мистиком, он уловил в пространстве недоступные рядовому человеку сигналы тревоги и озвучил их на страницах своей книги, отразив при этом в ее содержании существенные черты собственного психомира, сложившегося в условиях надломленной жизни. Отсюда тягостное впечатление, возникающее у читателя при чтении многих страниц «Розы Мира», тогда как Евангелие такого впечатления не оставляет.

С точки зрения религий все чудовища Шаданакара (нашего планетарного космоса, по терминологии Андреева), как и других миров Вселенной, описанных в «Розе Мира», — это иллюзия, фантомы, «нежить». Каждый человек видит их по-своему или совсем не видит. Все развитые религии мира говорят об иллюзорности наших представлений. А с точки зрения эзотерических учений Востока, с которыми у Андреева были принципиальные расхождения (об этом позже), ад и рай не столько плоды творчества Творца, сколько результат мысленно-чувственной деятельности его порождения — человечества. Как это понимать?

До появления человека на земле в том виде, в каком мы его знаем теперь, единственным творцом на земле был Тот, кто сотворил всё, включая Своё подобие. Конечно, Он не мог породить ад и его чудовищ. С появлением же человека начался процесс сотворчества: человек сам строит себе жилища, создаёт различные вещи, преобразует природу. Эта часть творчества не нуждается в особых комментариях, но невидимое творчество человека — его мыслеформы и чувствоформы — не столь очевидны и доступны зрению только ясновидящих людей. Когда тысячи, миллионы людей создают одни и те же предметы, мыслеформы этих предметов населяют невидимое пространство, подобно тому как сами предметы населяют пространство земли. Рассмотрим данный факт на примере известного чудотворца Индии Саи-Бабы. Отношение к нему в Индии неоднозначно. С одной стороны, признаются его выдающиеся паранормальные способности (причем самыми серьезными людьми), с другой стороны, мудрецы традиционной Индии утверждают, что, демонстрируя чудеса, пусть реальные, Саи-Баба нарушает высшие духовные законы Вселенной. Но сейчас речь не об этом, а о характере самой «демонстрационной» деятельности Саи-Бабы. Это человек, как известно, на глазах многих людей материализует перстни, серьги, некоторые другие предметы, причём делает это под пристальным наблюдением весьма недоверчивых людей, в том числе известных учёных. Фактор гипноза исключается, поскольку вещи, созданные индусом-чудотворцем, люди увозят с собой. Что может сие означать? Только одно — концентрацией воли Саи-Баба сгущает астральные прообразы вещей до их материального состояния. То же самое делает любой другой человек, например ювелир, только у него процесс материализации перстня от замысла до конечного продукта длиннее и протекает по-иному. Но в основе всего, так или иначе, лежит мысль.

Может быть, сказанное поможет лучше объяснить, как мысли, содержавшие зависть, ревность, злобу, ненависть, жестокость, накопленные за всю историю человечества, сформировали тонкоматериальный институт, названный в религиях адом.

С точки зрения восточной мысли, а также теософии, Даниил Андреев увидел в своих мрачных прозрениях не столько демоническую структуру Вселенной, сколько созданные многовековым мыслетворчеством человечества кошмарные образы, которые Гойя когда-то изобразил в своей живописи и дал своему творению название «Сон разума рождает чудовищ». Да, эти образы — церковь называет их бесовскими — существуют объективно, они могут влиять на сознание человека, а если человек испытывает страх, бесы могут усиливать такое чувство и довести человека до безумия. Каждый религиозный подвижник на известной ступени своего восхождения атакуется «нежитью» в бодрствующем состоянии, в процессе молитвы, тогда как обычный человек атакуется кошмарами во сне. Но при настойчивом устремлении к Богу или в сверхличном служении высоким идеалам и тот и другой успешно преодолевают устрашения адских областей Шаданакара, если использовать терминологию «Розы Мира». Это очень важно учитывать при чтении книги Даниила Андреева.

Многое из увиденного писателем в его «снах» 50-х годов сполна реализовалось в сегодняшней земной реальности. Неважно, что Антихрист и его подруга Лилит пока не явились и не утвердили свою власть воочию — сексуальные мерзости, описанные Даниилом Андреевым, пышным цветом расцвели в средствах массовой информации и в Интернете. Стремление Соединённых Штатов Америки силовым путём установить своё мировое господство, а также навязать всем странам сомнительные американские ценности, одним словом, процесс глобализации, протекающий на наших глазах, очень напоминает картины, нарисованные фантазией Даниила Андреева в последней главе «Розы Мира». Предвидел писатель и тот факт, что не весь мир покорится мондиалистским устремлениям мировой империи зла, а такой империей мало-помалу становится страна — изобретатель данного термина. Правда, она по принципу «на воре шапка горит» приклеивает эту кличку другим странам, противящимся ей. Реальные процессы, таким образом, пошли методом временной рокировки — не утверждением эпохи Розы Мира сначала, а эпохи Антихриста потом, но наоборот.

Даниил Андреев рассматривал эпоху Сталина как репетицию антихристовой, причём самого советского вождя полагал промежуточной реинкарнацией противобога. В «Розе Мира» он разъяснял необычайную работоспособность Сталина именно его способностью во время ночных бдений впадать с созерцательное состояние «хохха», во время которого якобы происходила энергетическая подпитка кремлёвского диктатора силами мирового зла.

Для писателя Сталин — порождение Гагтунгра, планетарного демона Шаданакара. Между тем то, что мы знаем из исторических источников об этом человеке, рисует нам другую картину. Безусловно, в личности кремлёвского вождя было много демонического. Но характеризовать его как однозначную материализацию антибога — значит упрощать действительность. Достаточно вспомнить известные факты. Церковь опубликовала убедительные материалы о поведении Сталина в годы войны, когда ему по посольским каналам было сообщено о явившейся православному подвижнику митрополиту ливанскому Илии Божьей Матери, которая определила условия победы Советского Союза в борьбе с фашистской Германией. Среди условий были чисто военные — ни при каких обстоятельствах не сдавать Москву, Ленинград и Сталинград, а также религиозные — вести круглосуточную, непрерывную литургию в окружённом городе на Неве и в ожесточённо сражающемся городе на Волге. Были и другие условия, касающиеся церковной жизни СССР. Сталин выполнил их все, более того, в беседе с вновь назначенным патриархом православной церкви Сергием признал полный крах оголтелого атеизма, а также резко изменил государственную политику в отношении церкви. Многие свидетельства участников Великой Отечественной войны также подтверждают мысль, что высшие силы во время ожесточённых сражений манифестировали свою волю на стороне СССР.

Культурная политика кремлёвского диктатора также не имеет никакой аналогии с той, которую будет вести, по предположению Андреева, грядущий Антихрист. И не сравнима с гитлеровской. При всех жестоких издержках тоталитаризма, при всех ограничениях творческой свободы деятелей культуры эпоха Сталина демонстрирует очень высокий уровень развития науки, литературы, искусства, вполне сопоставимый с самыми благополучными периодами мировой истории.

Так что взгляд Даниила Андреева на Сталина и Гитлера как на двух дьяволов, пожиравших друг друга, а также утверждение, что первый из них является предтечей антибога, не подтверждены реальными фактами. Этих фактов гораздо больше в пользу того, что в интересах будущего России высшие силы, как это ни парадоксально, поддерживали кремлёвского диктатора. Такое предположение особенно зримо сегодня, когда безудержная «демократическая» вакханалия, развязанная в России, втягивает страну в новую пропасть и самовластие сильной личности вырисовывается как единственная возможность вывести страну из штопора падения в бездну.

Более того, сама концепция книги Андреева, где мироздание рассматривается как извечная борьба Добра и зла, нуждается в очень существенных поправках.

«Роза Мира» в контексте мировых религий и духовных течений

Несмотря на серьёзные пробелы, связанные с незнанием иностранных языков, Даниил Андреев перечитал все, что было в Ленинской библиотеке ценного, и потому его образованность для своего времени была уникальной. Он был знаком с мировой художественной литературой, с философской мыслью Запада и Востока, со всеми мировыми религиями и главными духовными течениями своего времени. Конечно, как к визионеру эти знания могли приходить к нему из того тонкого пространства, которое называется ноосферой, но также очевидно, что он перечитал множество малодоступных и совсем недоступных для рядового читателя тех времён литературных источников. Тюрьма оказалась местом, где он обстоятельно познакомился с ведической философией, и вообще, сравнивая время своего пребывания на войне и в тюрьме, отдавал предпочтение второй, ибо здесь мог без помех много читать и писать.

Близко знавший писателя и сделавший несколько его последних снимков Б.В. Чуков сообщает: «В тюрьме он выучил несколько тысяч слов хинди, но грамматики этого языка не знал. Индийскую культуру, философию, в частности, он считал наисовершеннейшей и был знаком с ней до мелочей. Индию страстно любил. Это бросается в глаза и в его сочинениях. Полушутливо замечал, что очень похож на индийца. Рассказывая мне о переводе “Махабхараты” индологом Смирновым, титаническим трудом которого восхищался, Андреев воскликнул: “Подумать только, целый народ мыслит философскими категориями!”» Это свидетельство очевидца. А вот мысли на эту тему самого Даниила Андреева в письме от 13 октября 1958 г. A. M. Грузинской:

«…Читаю понемногу “Махабхарату”. Не знаю, писал ли я Вам о грандиозном впечатлении, производимом этим эпосом? В смысле пластичности образов “Илиада” или “Одиссея”, конечно, совершеннее, но перед бездонной философской глубиной и колоссальностью всей концепции “Махабхараты” меркнет не только Гомер, но и решительно всё, что я знаю, исключая, пожалуй, “Божественную комедию”. Но то — создание одного лица, великого гения, глубокого мыслителя и при том воспользовавшегося религиозно-философской концепцией, в основном уже сложившейся до него. Здесь же — фольклор, обширное создание множества безымянных творцов из народа, и это особенно поражает. Что это за беспримерный, ни с кем не сравнимый народ, способный на создание сложнейших философских, психологических, религиозных, этических, космогонических философем и на облечение их в ажурную вязь великолепного, утончённого стиха! Перестаёшь удивляться, что именно Индия выдвинула в наш век такого гиганта этики, как Ганди, единственного в новейшие времена государственного деятеля-праведника, развеявшего предрассудок о том, будто бы политика и мораль несовместимы».

Восхищаясь глубинами индийской мудрости, Даниил Андреев в своём религиозном опыте всё-таки до неё не дотягивал. Мрачные образы «жругров», «уицраоров», антихристов и тому подобная чертовщина для последователя Веданты и буддиста не более чем мара — тёмная иллюзия на известной ступени развития любого человека, где он атакуется собственными мысленными порождениями (принимает лежащую на земле верёвку за змею). Православный подвижник тоже, практикуя «умное делание», квалифицирует тёмные видения как нежить. Можно, конечно, недоумевать по поводу несоответствия универсальной религиозной образованности Даниила Андреева его по-детски доверчивому отношению ко всякого рода бесовщине. Но опять-таки вспомним, какую жизнь прожил писатель. Одно дело абстрактно рассуждать об иллюзорной природе чертей и совсем другое — в полной мере испытать их когти на своей шкуре.

На сайте Интернета, посвященном Даниилу Андрееву, содержится немало критических замечаний священников о «Розе Мира». Сам автор книги к своим критикам относился весьма терпимо. Более того, защищал церковь даже от… собственной жены. Она в молодые годы была настроена по отношению к церкви весьма радикально. Переписываясь с мужем, сидевшим в тюрьме, называла некоторые отрицательные аспекты христианства преступными. На что Даниил Леонидович отвечал так: «С твоими рассуждениями о церкви и её “преступности” согласен только отчасти… Безобразия церкви — только одна сторона медали. Я уже писал тебе о необычайной противоречивости отдельного человека, о совмещении взаимоисключающих, казалось бы, свойств и т. п. Тем более это относится к любому человеческому коллективу. Праведные люди, хоть и редко, но встречаются, праведные же общества — никогда… Я понимаю под словом “праведность” высшую степень нравственного развития, вот и всё. Праведность совершенно не обязательно должна иметь аскетический, иноческий характер. Иноческая аскеза — только одна из её разновидностей. Д-р Гааз — другая, Ганди — третья. И, по-моему, Чехов… находился на границе праведности. И если Диккенс грешил тем-то и тем-то, меня это мало интересует: существенно то, что “Пиквикский клуб” — книга такой чистоты, добра, такого изумительного отношения к людям, что автором её мог быть только праведник…

Что же касается уродливых явлений [церкви], которые ты описываешь, то я понимаю, что это может быть смешно; понимаю также, что можно испытывать к ним острую жалость, как к уродливо искривлённым карликовым деревьям, выросшим в какой-нибудь щели или трещине, вне условий, необходимых для правильного развития… Не думай, что я таких явлений не знаю… Знаю их и, кажется, кроме жалости испытываю ещё и другое чувство: уважение к [церкви]. За непоколебимость и силу». (Письма А. Андреевой от 28 января и 3 апреля 1956 г.)

К сказанному можно добавить, что одновременно с Даниилом Андреевым свою лагерную Голгофу на Колыме проходил православный монах отец Арсений. Однажды он был помещён в неотапливаемый карцер на три дня. Температура снаружи была минус сорок, в карцере не намного теплее. Арсений спасся Иисусовой молитвой, практикуя её круглосуточно в течение всего срока пребывания в карцере. Он видел, как в тюремном помещении появились два ангела и волнами тепла согревали его. Когда лагерные охранники открыли дверь карцера, они были потрясены, увидев узника живым и невредимым. Так что Даниил Леонидович знал, что говорил об уважении к церкви «за непоколебимость и силу». Знал и себя, что такой степени этих качеств, как отец Арсений, не достиг. Но смог пронести через жизнь драгоценные качества человека, описанные им в стихотворении «Гумилёв»:

В своём личном противостоянии «чёрному дулу века» Даниил Андреев, как и Николай Гумилёв, оказался на высоте времени, но в философской трактовке этого противостояния в целом отступил к манихейству. Настоящее православие в лице монахов-подвижников, священников типа Дмитрия Дудко или таких религиозных философов, как Павел Флоренский, оценивало жестокости своего времени как «попущение Божие», укладывающееся в рамки Божественного контроля. И очищение человека возможно через серьезные испытания. Достаточно вспомнить библейскую Книгу Иова.

Конечно, было бы, наверное, неправильно задним числом делать из Даниила Андреева некоего православного философа или мистика, но в точности так же было бы ошибочным превращать его во врага церкви и настаивать на его отлучении. В конце концов все, что сказал Андреев в свoeй «Poзe Мира» и остальном творчестве — это своего рода исповедь, причем исповедь абсолютно честная, а за исповедь не отлучают.

Россия в мрачные годы правления Сталина много потеряла, но ещё больше приобрела. Она прибавила к русскому характеру и внесла в русскую духовность то, что не купишь ни за какие доллары и не выработаешь никаким образованием и воспитанием: мужество, стойкость, умение не сдаваться в самых тяжких обстоятельствах, «плотных» и «тонких». Прошедшие через страшные жернова эпохи, но не озлобившиеся, выжившие, сохранившие и умножившие в себе лучшие качества люди: Рокоссовский, Шолохов, Туполев, Курчатов, Клюев, Ахматова — и несть им числа, известным и безвестным, — продемонстрировали миру новый тип праведника в миру, так же как отец Арсений и многие другие православные подвижники эпохи ГУЛАГа показали, что жив такой праведник и в лоне церкви. Таким образом, наше понимание праведности и духовности в годы советской власти расширилось, мы убедились, что нельзя сводить его к одной воцерковлённости. Даниил Андреев фактически доказал, что без сталинской «репетиции» Россия не выдержит грядущую эпоху антихриста. Тем более странной выглядит его однозначно отрицательная и потому односторонняя оценка личности Сталина. Конечно, это прежде всего вызвано личными переживаниями и личной судьбой, но с другой стороны — издержками роста ребёнка, ещё играющего с кукольным мишкой и ожидающего отдыха вместе с ним в раю. В другом стихотворении Андреев роняет замечание, что боится оказаться в ряду «тёплых» среди ожесточённой схватки «горячих» и «холодных». Он был слишком честен, прежде всего перед самим собой, чтобы скрывать недостатки собственного роста и духовного состояния. По словам И.В. Усовой, «за несколько лет нашей с ним дружбы он не сказал ни слова неправды. Он настолько был рыцарем слова, что даже не предполагал и в других (в кого он поверил) возможности играть словами, актёрствовать с их помощью. И благодаря такой вере в слова иногда оказывался совершенно слепым по отношению к тем, кто умело пользовался ими. И это наряду со сверхчеловеческой зрячестью по отношению к областям невидимым, к потустороннему».

Удивительный сплав детской доверчивости, рыцарской честности и «сверхчеловеческой зрячести», по характеристике Усовой, конечно же, не вовлёк Андреева в стан «тёплых» на земле, но сыграл с ним злую шутку в общении с миром потусторонним. Из поучений православных исихастов, из теософии мы знаем, что в том мире немало сил и сущностей, которые влияют на земных людей и которых можно отнести к категории сомнительных «шептунов».

Литературные откровения Даниила Андреева

Они глубоки и своеобразны, как всё написанное им. В «Розе Мира», а также в своих стихах он дал портреты Грибоедова, Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Льва Толстого, Владимира Соловьева, Хлебникова, Николая Гумилёва, других выдающихся русских литераторов. Иногда они предстают как обитатели «затомисов» — высших слоев «метакультур», по терминологии Андреева. Иногда же визионерские комментарии у автора «Розы Мира» отсутствуют, он рассуждает о поэтах и писателях как обычный литературовед. Но во всех случаях явно тяготеет к тем ликам, что ближе ему по духовному складу: Лермонтову, Владимиру Соловьёву, Блоку. Характерно в этом смысле сопоставление Пушкина и Лермонтова. Признавая в Пушкине «вестника» и великого русского гения, Андреев отдаёт предпочтение Лермонтову.

«Если смерть Пушкина была великим несчастьем для России, то смерть Лермонтова была уже настоящей катастрофой, и от этого удара не могло не дрогнуть творческое лоно не только российской, но и других метакультур.

Миссия Пушкина хотя и с трудом, и только частичная, но всё же укладывается в человеческие понятия; по существу, она ясна.

Миссия Лермонтова — одна из глубочайших загадок нашей культуры».

Как «метакультурное» явление Андреев оценивает Лермонтова гораздо выше Байрона и ставит его в один ряд с Эсхилом, Данте, Гёте, Толстым, некоторыми другими именами мировой культуры, очень немногими. Для него вышеозначенные имена — живые реинкарнации мифа о титанах, восставших в своё время против богов. Доказательством, по его мнению, являются богоборческие мотивы, присутствующие в творчестве названных литераторов. Можно спорить, так это или не так, являются ли Лермонтов и Эсхил реальными наследниками древнего мифа или не являются, но нет других версий, объясняющих присутствие в творчестве этих писателей, с одной стороны, богоборческих тенденций, с другой — высочайшей религиозности и смирения перед Богом. По мысли Даниила Андреева, восстав против богов, титаны впоследствии покаялись, смирились и стали самыми глубокими, самыми последовательными слугами Бога в высочайшем смысле слова. А их нынешнее «богоборчество» есть лишь память о прошлом и защита Бога от профанации толп и церковной бюрократии.

Опять-таки, соглашаясь или не соглашаясь с этими неординарными рассуждениями, можно усомниться в ясности для автора «Розы Мира» миссии Пушкина, которая таинственно и покоряюще светла именно потому, что лишена богоборчества.

Больше всего «литературных» страниц «Розы Мира» посвящено Владимиру Соловьёву и Блоку. Это понятно. Оба поэта были визионерами, хотя и не в такой степени, как Даниил Андреев. Но вот ведь штука: то, что Андреев считает самой сильной стороной творчества Блока — его видения Прекрасной Дамы, сам Блок впоследствии оценивал как наваждения. И в этом смысле он вел себя подобно любому православному подвижнику, борющемуся с «прелестями». В статье «О состоянии русского символизма» Блок называет привидевшуюся ему красавицу, описанную в стихотворении «Незнакомка», «мёртвой куклой на катафалке», которая высасывает все душевные силы. От видений «незнакомок» и других обитателей тонкого мира Блок уходил к лицезрению реальной России.

Этими строками Блок недвусмысленно заявил, что выбрался из тенёт, в которых, к сожалению, пребывал автор «Розы Мира», и поднялся к новым поэтическим высотам, Даниилом Андреевым не достигнутым. Однако сам Андреев рассматривал отход Блока от визионерства к земной действительности как постепенную деградацию человека, а затем и поэта. Не отказывая поэме «Двенадцать» в гениальности, он уточняет: «Но в осмыслении Блоком этой бунтующей эпохи спуталось всё: и его собственная стихийность, и бунтарская ненависть к старому, ветхому порядку вещей, и реминисценции христианской мистики, и неизжитая его любовь к “разбойной красе” России-Велги, и смутная вера, вопреки всему, в грядущую правду России-Навны. В итоге получился великолепный художественный памятник первому году Революции, но не только элементов пророчества — хотя бы просто исторической дальновидности в этой поэме нет. “Двенадцать” — последняя вспышка светильника, в котором нет больше масла. Это отчаянная попытка найти точку опоры в том, что само по себе есть исторический Мальстрём, бушующая хлябь, и только; это предсмертный крик».

Всё так, но с точностью наоборот. В «Двенадцати» есть и видение Христа, который во время революционного Мальстрёма реально засиял над Россией, а не как «реминисценция христианской мистики», и сама единая Россия с её гранями Велги-демоницы и Навны-богини одновременно, и пророчество о том, что русский бунт, «бессмысленный и беспощадный», — это надолго… Так же не угас светильник Блока. Накануне смерти он вспыхнул великолепным стихотворением о Пушкинском Доме, где поэт вновь присягнул пушкинской ясности, той самой ясности, которую Андреев недооценил.

Сказанным здесь я не отвергаю ценности мученического опыта Даниила Андреева, но лишь подчёркиваю, что его визионерский опыт ограничен, как и любой опыт подобного рода. Это луч фонаря, освещающий лишь часть потусторонних потёмок нашей планеты, а вовсе не сумерки галактических просторов. Причём человек, постоянно вовлечённый в визионерский «Мальстрём», неизбежно уходит от постижения глубин земного бытия. Писателю совершенно необязательно обладать даром визионерства, чтобы видеть проблемы настоящего и будущего шире, глубже, чётче, чем остальные люди. Пушкин, Достоевский, Гоголь, Лев Толстой, Шолохов, М.А. Булгаков — тому свидетельство.

Весьма интересны взгляды Даниила Андреева на личную трагедию Гоголя, который, по мнению автора «Розы Мира», не сумел соединить в себе художника и проповедника, не справился с противоречием в своей душе «между православным аскетизмом и требованиями художественного творчества», ибо вестничество через образы искусства, по мнению Андреева, не должно «непременно связываться с высотой этической жизни, с личной праведностью». Гоголь надорвался именно вследствие трагического внутреннего спора на эту тему. И наоборот — Андреев защищает Льва Толстого от обвинений в бесплодном, с точки зрения многих, уходе великого писателя в религиозное проповедничество. «Скольких гениальных творений лишились мы из-за этого!» — цитирует он один из таких упрёков. — Подобные стенания доказывают лишь непонимание личности Толстого и детскую непродуманность того, что такое русская гениальность. На склоне жизни каждого из гениев России возникает мощная, непобедимая потребность стать не только вестником, а именно пророком — гонцом горнего мира, выражающим высшую правду не одними только образами искусств, но всем образом своей жизни. Найти такой синтез и воплотить его в реальность дано только ничтожным единицам. Лев Толстой не нашёл его и в проповедничестве своём не создал ничего равноценного “Войне и миру”. Но поступить он мог только так и никак иначе».

Высокая духовность женских образов русской литературы, столь ценимых во всём мире и делающих её, по словам западных литературных критиков, святой, Андреев также поворачивает неожиданным образом — как предчувствие русскими гениями эпохи торжества Навны — светлой богини Шаданакара. Дело здесь не в специфической терминологии Даниила Андреева, но в подтверждении другими пророчествами прихода эпохи женщины. Да и обыкновенная логика подсказывает, что многовековое господство мужчин завело планету в тупик и нуждается в смягчении женским началом.

Итоги

Они очень противоречивы, как сложен и противоречив предмет нашего разговора. Мне представляется, что взоры исследователей в скором будущем ещё не раз обратятся к феномену Даниила Андреева. Речь идёт не о воздаянии ему каких-то запоздалых литературных почестей или пристальном изучении его визионерского опыта. Феномен Андреева требует осмысления в плане вестничества, ибо слишком уж много «вестников» развелось в последнее время, и моря контактёрской литературы на книжных прилавках наводят на грустные размышления. Потерян здравый смысл. Не только рядовые люди, но и государственные деятели нередко «смущаются» различными «пророками», астрологами, «ясновидящими». Или, наоборот, тупо отмахиваются от вестей из сфер «другой жизни» как от чертовщины. А ведь из истории нам известно, что к религиозным пророчествам, а также к вестям из инобытия внимательно прислушивались многие выдающиеся люди. Стихотворению Пушкина «Пророк» предшествовали реальные тонкие образы, увиденные поэтом. Моцарт отчётливо слышал «музыку сфер» и, по собственному признанию, лишь записывал её нотными знаками. Жаловался при этом, что записи несовершенны! Менделеев увидел схему периодической системы элементов во сне. Тамерлан повернул своё войско от Москвы, имея устрашающее видение Божьей Матери, которая предрекла ему поражение. Сталин, как уже говорилось, всерьёз отнёсся к визионерству православного ливанского митрополита Илии и выиграл войну. Рузвельт во время Второй мировой войны пошёл на тесный союз с Россией, даже находился под сильным влиянием Сталина именно под впечатлением писем из Гималаев, переданных ему через Е.И. Рерих. В письмах чётко очерчивалась грядущая великая роль России в судьбах мира. Документированные примеры можно продолжать до бесконечности.

Ещё больше примеров другого рода. Очень чуткий к приметам и пророчествам А.С. Пушкин, в 20 лет услышав от немки-предсказательницы Киркгоф, что умрёт в возрасте 37 лет от руки белокурого человека, всю остальную жизнь словно влёкся по колее этого предсказания. Он боялся даже обменяться рукопожатием с чужим блондином. А в конфликте с Дантесом забыл слова Киркгоф, забыл совершенно, в том числе её оговорку, что поэт доживёт до глубокой старости, если не помешает белокурый человек или лошадь белой масти… То есть опять-таки «бабушка надвое сказала». Делай выводы, не влекись бездумно и некритично к предначертанному кем-то концу, чего Пушкин при всей его гениальности не сделал. Но судьба Пушкина — предмет особого рассмотрения.

Что в итоге можно сказать о космосе Даниила Андреева и пророчествах автора «Розы Мира»? Во-первых, при всей уникальной образованности Андреева, при всей его литературной талантливости и визионерской прозорливости он — в части видения «Шаданакара» и прогнозов дальнейшего развития человечества — в целом находится вне религиозной традиции. Ни ведическая литература, ни Библия, ни Нострадамус, ни даже известная болгарская пророчица Ванга не отваживались на столь подробное воссоздание картин будущего, какое свойственно автору «Розы Мира». Втискивать сознание человечества в жесткие рамки точных пророчеств нет необходимости и опасно…

Во-вторых, визионерский опыт всех великих поэтов, учёных, политических деятелей прошлого был, как правило, кратковременным. Даниил Андреев, по его собственным признаниям и свидетельствам знавших его людей, видел картины тонкого мира с некоторого времени почти непрерывно. Факт тоже настораживающий, поскольку аберрации сознания в подобных случаях неизбежны. Это знали православные монахи, когда им по необходимости случалось долго контактировать с миром невидимым, проходя этап «трезвения». Они расценивали многие увиденные картины как «прелести». Умели отделять их от состояния «исихии» — тишины, лишённой любых образов и звуков, — состояния, обеспечивающего здоровый контакт с высшими сферами… Точно так же поступают суфии ислама, буддисты и любые другие искатели подлинного взаимодействия с Богом или Учителем.

Третье. Сам Даниил Андреев к своим визионерским способностям, будучи честным человеком, относился противоречиво: с одной стороны, он благодарил Бога за них, с другой — видел в них некое Божье наказание, дополнительный, по сравнению с остальными людьми, крест, возложенный на сознание. А вот как неожиданно оценивает уникальные способности Андреева жена писателя: «Я думаю, что инфаркт, перенесённый им в 1954 году и приведший к ранней смерти… был следствием этих <визионерских> состояний, платой человеческой плоти за те знания, которые ему открылись. И как ни чудовищно прозвучат мои слова, как ни бесконечно жаль, что не отпустила ему Судьба ещё хоть несколько лет для работы, всё же смерть — не слишком большая и, может быть, самая чистая расплата за погружение в те миры, которые выпали на его долю». Алла Александровна совершенно права: расплата могла быть куда хуже — безумие. Сама она пережила мужа почти на полвека, придя от мятежных духовных исканий к строгой православной религиозности. Права она и в том, что длительное блуждание мужа по тонким мирам не только сократило ему жизнь, но и затруднило достижение подлинных литературных высот и святости в жизни, на что он мог с полным правом рассчитывать в силу своего литературного таланта, благородства души, наконец мученического искания Истины.

Это тоже повод для очень серьёзных размышлений, поскольку визионерский дар, полученный Даниилом Андреевым от природы, независимо от его воли, в наше время становится предметом нездорового интереса, коммерции, искусственных домогательств. Возникло множество «эзотерических» школ, открывающих «третий глаз» для контактов с тонким миром. В Америке существуют целые институты, помогающие желающим установить связи с их умершими родственниками или с ушедшими в мир иной гениями. И в России, к великому сожалению, появляются подобные общества и группы. Запретить их в нашем «демократическом» обществе невозможно, но и от фактов никуда не денешься: некоторые получившие «сверхспособности» соискатели либо раньше времени отправляются в инобытие, либо психически деградируют. Потому церковь абсолютно права, остерегая людей от всякого рода искусственного раскрытия «духовности» в соответствии с модой века. Но одними предостережениями тут делу не поможешь. Та же церковь сплошь да рядом оказывается бессильной в объяснении фактов, когда открытие паранормальных способностей происходит у многих людей неожиданно для них самих; наконец, когда появляются с такими способностями совершенно здоровые дети. Печать окрестила их детьми будущего, детьми «индиго», то есть детьми с синей и фиолетовой аурой. Как в этих случаях помог бы опыт православного «трезвения»! Но что делать, когда тонкие способности раскрываются спонтанно, что очень характерно для нашего времени. Например, феномен детей «индиго» или пробуждение у многих людей дара предвидения. И здесь Даниил Андреев с его «Розой Мира» выступает в качестве незаменимого эксперта.

Вообще его визионерский опыт со всеми его сильными и болезненными гранями — важная веха в истории становления русского самосознания. По общему признанию далёких от всякого визионерства людей, мы сегодня очень нуждаемся в пристальном изучении мирового религиозного опыта, а не только священных книг христианства, для своего выздоровления. Космос грозно стучится в нашу дверь, но разве мы не глухи? Услышавший этот стук другой вестник и гениальный сын России, семидесятилетний юбилей которого мы справили в этом году — Николай Рубцов, возгласил: «Россия, Русь, храни себя, храни!».

Вологодский поэт увидел небо России в чёрных крестах новых захватчиков. Но ведь это рать того же противобога, описанного Даниилом Андреевым. Антихрист, индивидуальный или коллективный, на первых порах прикроет свою суть христианской символикой. Не напоминает ли предчувствие Рубцова пророчества православных старцев о «последних временах» христианства?

Мистический опыт Андреева не только мучителен, но и драгоценен. Бесспорно, православные старцы проходили страшные испытания времени успешнее. Почему? Потому что во всех своих мытарствах они практиковали непрерывное памятование образов Иисуса Христа и Божьей Матери как охранную грамоту и щит. Даниил Андреев тоже чтил Христа, но, судя по всему, его памятование носило скорее литературный характер и уж точно не было постоянным. В будущей Розе Мира как религиозно-братском объединении людей эта главная составляющая любой религии «правой руки» — всецелая осознанная устремленность к Богу — несомненно станет доминирующей.

Грядущая религия Итога утвердит также любовь основным стержнем сознания и познания. Об этом Андреев писал в полном созвучии с Евангелием: «Из святилищ религии Итога… будет излучаться призыв ко всеобщей любви и к свободному сотворчеству». Ушедший почти полвека назад смирившимся с мученическим собственным жребием, более того, благословившим его, он верил в то, что и тяжкая судьба «сверхнарода», так называл он всех россиян, будет искуплена в будущих веках.

Источник: Журнал «Наш современник» N11, 2006.