-
Родился29 октября 1922 г., Чухломской уезд
-
Умер10 мая 2006 г. (83 года), Москва, Россия
-
Сайтzinoviev.ru //Википедия
***************************************************
Трагедия идеального коммуниста. К 100-летию Александра Зиновьева
О деятельности и творчестве Александра Зиновьева написаны сотни статей и десятки книг. Разные авторы отзываются о нём по-разному. Его деятельность и в нашей стране (до и после перестройки), и за рубежом не получила однозначной оценки. На западе восторгалось его знаменитыми «Зияющими высотами», но его дальнейшая публицистическая деятельность прошла практически незамеченной, а порой подвергалась насмешкам. После того, как А. Зиновьев был отправлен в эмиграцию, интерес к нему там несколько возрос, но ненамного, и для этого были основания.
Многие публицистические книги А. Зиновьева, в том числе «Зияющие высоты», «В преддверии рая», «Записки ночного сторожа», «Светлое будущее», «Жёлтый дом», «Горбачевизм» и др., представляют собой набор отдельных высказываний, проникнутых определённым чувством – главным образом ненависти и презрения, – а вовсе не выглядят ни художественными произведениями, ни философскими трактатами. Автор, как говорится, рвёт и мечет. Советский строй, а тем более его обновление в виде «перестройки» он яростно ненавидит. Казалось бы – вот злобный антисоветчик сродни А. Солженицыну. Однако дело обстоит далеко не так.
Приведём интересную цитату из его книги «Русская судьба, исповедь отщепенца» (М., Центрполиграф, 1999.): «В 1937 году я вступил в комсомол. Ничего особенного в этом не было – большинство учеников нашего класса уже были комсомольцами. Но для меня в этом заключался особый смысл: я хотел стать настоящим коммунистом. (…) Коммунистическое общество, каким оно представлялось утопистам и тем более марксистам, вполне отвечало моим представлениям об идеальном обществе и моим желаниям. (…) Идеи коммунистического общества как общества идеального коллективизма захватили тогда мои воображения и мои чувства» (стр. 103-104). Несколько ранее автор поясняет свою мысль так: «Новые коммунистические общества мыслились как воплощение всех мыслимых добродетелей и полное отсутствие всех мыслимых зол» (стр.93). Но в качестве заключения он пишет (это относится, по-видимому, к сегодняшнему времени): «Я утверждаю категорически, что в таком грандиозном процессе, какой пережила страна, имели место случаи обмана и самообмана, но процесс в целом не был обманом и самообманом. (…)
В реальности происходило формирование нового человека, адекватного новым условиям существования» (стр.91).
«Идеальный коммунист» Зиновьев остаётся идеальным коммунистом и в 1998 году. Разумеется, это ещё не всё. Автор неоднократно подчёркивает, что он был убеждённым антисталинистом, начиная чуть ли не со школьной скамьи. Он считает Сталина человеком, глубоко извратившим идеи коммунизма, а, оказывается, чтобы вернуть их к реальности, следует встать на путь терроризма. Об этом отчётливо говорится в одной из глав этой книги «Идеи терроризма»: «Идеями индивидуального террора я интересовался и ранее. Я восторгался мужеством Халтурина, Желябова, Перовской, Каракозова и других народовольцев, а также Александра Ульянова. Каким-то образом мне удалось прочитать речь последнего на суде, и я полностью согласился с ним. Я перенёс лишь эти идеи на современную мне ситуацию. Не Владимир Ульянов (Ленин), а именно Александр Ульянов был одним из героев моей юности» (стр.147).
И что уж вообще поразительно для международно признанного философа, лауреата многих премий и члена иностранных академий такое признание: «Прошло почти пятьдесят лет с тех пор. Если бы было возможно такое чудо – переиграть жизнь, и мне было бы предложено выбирать – совершить покушение на Сталина или прожить всю жизнь, какую я прожил, я бы и сейчас выбрал первое» (стр. 150).
После признаний такого рода те, кто считают А. Зиновьева социальным отщепенцем, мне кажется, глубоко заблуждаются. Дело в том, что А. Зиновьев всегда был и оставался истинным марксистом-ленинцем. Он просто считал нужным «исправить» существовавший строй, чтобы он возвысился до истинных «сияющих высот». Изменив первую букву в своём идеале, он и назвал свой сатирический роман «Зияющими высотами».
***
Самое важное для Зиновьева, как почти для каждого истинного идеального коммуниста, было стремление к интернационализму (согласно учению Маркса, Энгельса, Ленина). Понятия – Россия, русское, национальное – для него всегда были чуждыми, пустыми и бессмысленными. Его нельзя назвать русофобом, поскольку о России он никогда плохо, а тем более уничижительно не отзывался, но национальный вопрос всегда абсолютно находился вне его внимания. Чего стоит, например, такое рассуждение о периоде Великой отечественной войны:
«Абсурдно также мнение, будто советские люди сражались за Родину, а не за советский социальный строй. Ко времени начала войны коммунистический строй для большинства советских людей стал их образом жизни, а не политическим режимом. Отделить его от массы населения было просто невозможно практически. (…) Россия и коммунизм существовали не наряду друг с другом, а в единстве. Разгром коммунизма в России был равносилен разгрому самой России» (стр. 231).
С этим связана и откровенная неприязнь, если не сказать враждебность, А. Зиновьева к Солженицыну. Для последнего удавка коммунизма на шее России, созданная международным капиталом, казалась чем-то вроде татарского ига. А Зиновьев, как идеальный коммунист видел в этом явлении развитие неких интернационалистских принципов и внедрение в сознание русского народа всего доброго. В одном месте написано: «По сути дела именно сталинизм был продолжением ленинизма как в теории, так и на практике» (стр. 305). Такие утверждения связаны, с моей точки зрения, с тем, что А. Зиновьев стал воспринимать реальное советское общество 1970-х – 80-х годов, как некое реальное воплощение и разумное развитие – марксистско-ленинско-сталинских идей. Дескать, выше крыши не прыгнешь.
Перестройку, объявленную Горбачёвым, он поначалу считал некоей социально-идеологической провокацией («Горбачевизм» и «Катастройка»). Но позже он, почувствовав серьёзные изменения в стране, вернулся в постперестроечную Россию также, впрочем, как и А. Солженицын. Поначалу он положительно отзывался о деятельности В.В. Путина, но позже пересмотрел свою позицию, рассматривая Путина как человека, который утверждает и облекает в народно-общепринятую форму деяния ельцинского режима.
Размышляя над последними книгами и выступлениями А. Зиновьева, полагаю, что можно прийти к выводу, что его вера в «идеальный коммунизм» и самого себя как «идеального коммуниста, весьма пошатнулась. Ряд западных и отечественных публицистов – исследователей его творчества отмечают, что А. Зиновьев будто бы создал новое направление в советской диссидентской литературе. Думаю, что это не так. Он всегда был и оставался «идеальным коммунистом».
Санкт-Петербург Январь 2022 года
___________________________________________
Комментарий
зияющий эпос
(в начале статьи не случилась картинка)
Человека одной великой книги странно судить по смешным идеологизмам, дурацким штампам времени или нелепостям позднего периода жизни, когда автор был смертельно болен. Копия «Высот» — настольной книги целого «оттепельного поколения» — хранилась у меня в общежитии МГУ в виде большой коробки фотографий страниц (не фотокопий, а плохо различимых фотографий на обычной фотографической бумаге). Если бы ее нашли или донесли, что тогда не было редкостью, я бы на мехмате МГУ не доучился. Мне посчастливилось быть лично знакомым с двумя из главных героев «высот» — Философом (Мераб Мамардашвили) и Художником (Эрнст Неизвестный). Книга написана, прежде всего, сатириком масштаба Салтыкова-Щедрина, несравненным филологом-аналитиком, владеющим глубинами языка (этим она иногда напоминала мне «Парнас дыбом»), но и гражданином, потрясенным трагедией великой страны, в которой ему довелось жить. Мне кажется, об этом нужно помнить, когда мы произносим имя Александр Зиновьев.
С уважением,
ЛК
_____________________
Источник: 
https://www.topos.ru/article/ontologicheskie-progulki/tragediya-idealnogo-kommunista-k-100-letiyu-aleksandra-zinoveva
****************************************************************************************************
Работа Зиновьева «Нашей юности полет» переиздана к его 100-летию
Работа, названная строчкой из пафосной советской песни, сегодня включающей скорее скепсис, чем энтузиазм, наверное, одно из самых сильных исследований сталинизма как эпохи. «Очень особенной книгой» назвала ее хранительница творческого и научного наследия Александра Зиновьева, его жена Ольга Зиновьева.
Написанная в начале 80-х годов прошлого века, она дает настоящее понимание времени, которое, как заметила Ольга Зиновьева, «можно оправдывать, не понимая, и понять, не оправдывая». Последнее и делает Зиновьев. Редактор журнала «Историк» Олег Назаров назвал эту книгу Зиновьева » социологической повестью».
Действительно, иногда не поймешь, выдуманные или настоящие диалоги ведет автор с многочисленными сталинистами. Скорее выдуманные, но придающие явлению такую полноту и такой объем, каких не обнаружить в нравоучительных осуждениях на документальной основе.
Его основной прием это своего рода реконструкция мыслей, чувств, порывов, логики сталинистов. Не оценка и не анализ, а реконструкция. Но понимание это дает феноменальное.
И ходульные фразы про необъяснимое количество доносов в сталинское время превращаются в беспомощный осудительный наив, стоит, например, почитать включенный в «социологическую повесть» Зиновьева своего рода синопсис романа о доносах.
Причем это отнюдь не попытка подсунуть читателю симпатию к сталинизму. Читатель, как и автор, остается абсолютно свободным от этого. Но сохраняя неприятие, он может получить шанс на понимание. Потому что и проклятия сталинизма и его обхихикивание, увы, часто затем оборачивается нарастанием симпатий к нему.
Эта книга важна в методологическом плане, уверен биограф Зиновьева, литературовед Павел Фокин, поскольку дает инструмент для понимания, как сталинизма, так и современности. Недаром она, написанная скорее в жанре социологического трактата, включена в десятитомник исторической прозы XX века. По мнению знатоков наследия Зиновьева, она стоит в одном ряду с такими книгами, как «Глазами человека моего поколения» Константина Симонова и «Люди. Годы. Жизнь» Ильи Эренбурга.
Отрывки из книги «Нашей юности полет»
«Реальность лишь частично и к тому же в превращенной форме отражается в словесном потоке своего времени. Не всегда речи деятелей эпохи, программы партий, резолюции съездов, газетные статьи и книги адекватно отражают глубинное течение истории. Иногда бурное кипение страстей происходит в стороне от главного течения и на мелком месте, а мощное скрытое течение остается незамеченным на поверхности. Преувеличение роли словесной формы истории и игнорирование ее неадекватности скрытой сущности процесса имели следствием то, что второстепенные личности и события занимают больше внимания людей, чем реально первостепенные, их роль сильно преувеличивается в ущерб исторической правде».
«Масштабы исторической личности определяются … не способностью понимать объективную сущность происходящих событий и объективные тенденции исторического процесса в данное время, а тем, насколько его личная деятельность совпадает с объективными закономерностями нарождающегося общества и насколько она способствует реализации его объективных тенденций. Интеллект исторического деятеля мало что общего имеет с интеллектом ученого-социолога и ученого-историка, изучающих эпоху этого исторического деятеля».
«Моя личная ненависть к Сталину стала уступать место чисто интеллектуальному любопытству — желанию понять скрытые механизмы социалистического общества, порождающие все те отрицательные явления, на которые я уже насмотрелся достаточно много».
«На студенческой вечеринке я наговорил лишнего о Сталине. Я никогда не был принципиальным врагом нашего строя, Сталина, политики тех времен. Просто случилось так, что высказал вслух то, что накопилось в душе. И это тоже нормальное явление. Тогда многие срывались. На меня написали донос. Я знал, что донос будет, и это тоже было общим правилом. И не видел в этом ничего особенного. Я знал, что сделал глупость, и чувствовал себя виноватым. Я считал справедливым и донос, в котором я не сомневался, и наказание за мою вину, которое я ожидал. Если теперь посмотреть на этот случай, то все будет выглядеть иначе. Доносчики будут выглядеть как безнравственные подонки. А они на самом деле были честными комсомольцами и хорошими товарищами. Я буду выглядеть героем, которого предали товарищи, а власти несправедливо наказали. А я не был героем. Я был преступником, ибо я и окружающие ощущали меня таковым. И это было в строгом соответствии с неписаными нормами тех дней и с неписаной интерпретацией писаных норм».
«Сталинизм — это не нечто подобное гитлеризму в Германии. Сходство есть. Но различие существеннее. Сталинская эпоха в ее самых существенных свойствах вошла в структуру нового общества и в психологию нового человека».
«Считается, что Гитлер обладал гипнотическим воздействием на массы. Но Сталин перед массами вообще не появлялся и редко выступал публично, а его «гипнотическое воздействие» было не меньше. Дело тут не в некоей личной способности вождя, а в самой массе — в ее способности в данной ситуации к «самогипнозу». Если масса избрала кого-то в качестве такого «гипнотизера», последний может делать что угодно — говорить, молчать, вопить, шептать, шепелявить, говорить с акцентом… И все будет иметь эффект. Лишь постфактум кажется, что избранник сам пробился «вверх» и совратил массу. На деле же массы сами выталкивают его на эту роль и вынуждают играть историческую роль. Именно роль. Именно играть. Он становится адекватным вытолкнувшей его массе. Сталин был воплощенное «Мы».
«В нашем подвале, например, сгнил пол. Мы писали жалобы во все инстанции. Писали Буденному, Ворошилову и даже самому Сталину. Не помогло. Тогда кому-то пришла в голову мысль написать письмо в органы. Эффект был немедленный. Пол нам сразу починили. И разъяснили, что враги народа, засевшие в некоторых учреждениях, умышленно не пропустили наши письма к вождям, чтобы вызвать недовольство населения».
Источник: https://rg.ru/2021/04/14/rabota-zinoveva-nashej-iunosti-polet-pereizdana-k-ego-100-letiiu.html
****************************************************************************************************
Путин поручил изучить наследие философа Александра Зиновьева. «Стол» помогает выполнить поручение
«Я НЕ БЛАГОПРИСТОЙНЫЙ ПРОФЕССОР»
29 октября 2022 года исполнится 100 лет со дня рождения одного из самых ярких и противоречивых мыслителей нашего времени Александра Зиновьева. На днях Владимир Путин подписал указ о том, что весь оставшийся до юбилея год будет посвящён изучению гигантского наследия этого философа: в стране проведут тематические научно-просветительские мероприятия и учредят «зиновьевскую» стипендию для студентов МГУ
НАТАЛЬЯ АФАНАСЬЕВА
Такое внимание к Александру Зиновьеву со стороны президента удивляет: вне всякого сомнения, выдающийся учёный всё-таки не слишком популярен на родине. Зиновьев – яркий мастер слова, неординарная личность с захватывающей биографией, а его богатейшее наследие (он написал 40 книг, которые переведены на множество языков) охватывает социологию, социальную философию, математическую логику, этику, политическую мысль и, конечно, заслуживает пристального изучения. Зиновьевские «социологические романы» принесли автору международную известность, он был даже вероятным претендентом на Нобелевскую премию. Он же ввёл популярные ныне термины, например «гомо-советикус» или «человейник», которые обогатили русский язык.
Но при этом Зиновьев, проживший долгую и полную событиями жизни, в любой стране, при всяком строе и политической ситуации неизменно оставался абсолютным, радикальным нонконформистом. Яростный антисталинист, он в какой-то момент критиковал Солженицына и Сахарова, называя их фальсификаторами, а Сталина – величайшим политическим деятелем ХХ столетия. Высланный из СССР за антисоветчину, он занимал крайнюю антизападную позицию, поддерживал на выборах КПРФ, а перестройку называл «катастройкой». Его взгляды были крайне противоречивы, но одно оставалось неизменным: Зиновьев был всегда против всех. А это опаснее для власти, чем любое диссидентство. Диссидентов он, кстати, тоже недолюбливал.
Убить Сталина
«Я не диссидент и не перебежчик – меня выслали из СССР, дав пять дней на сборы. Автором “Зияющих высот” я стал в 1975 году, а антисталинистом ещё в 1930-е годы. В 1935-м я был романтическим коммунистом, а в 1938-м – членом организованной террористической группы, готовившей убийство Сталина. Меня взяли и должны были приговорить к смерти, но до приговора не довели – следователь не мог поверить, что у мальчишки в 18 лет могли возникнуть такие убеждения, так что решил “выявить остальных членов группы”; стали искать, кто научил, выпустили, что позволило мне сбежать», – так Александр Зиновьев коротко описал свою политическую биографию в одном из последних интервью.
На самом деле антисталинистом он стал даже раньше, случайно: он так нарисовал портрет Сталина для сталинской комнаты, что его приняли за карикатуру. В 1935 году, после обнародования проекта сталинской конституции, школьник Зиновьев написал свой вариант, где «лодыри и тупицы» имели «право на такие же отметки, как и отличники», и опять случился скандал, который еле замяли.
Он был разочарован в воплощении идеалов коммунизма и обвинял в этом извращении «отца народов». Однако саму идею коммунизма он не отрицал. Критикуя советскую систему, называл революцию «великой историей». И хотя сначала был чуть не расстрелян, а потом выслан из страны Советов за свои взгляды, тяжело переживал крах СССР: «Я ощущал себя свободным человеком. Даже сейчас, когда меня никто не преследует, я себя так свободно не ощущаю».
Такие противоречивые взгляды объяснялись тем, что очень рано, будучи ещё совсем молодым учёным, Зиновьев сделал вывод, что социальному миру неизбежно присуще зло, более того – что этот мир в сущности и является злом. А кто там наверху – Сталин или Горбачёв – большой разницы не имеет, отличие только в масштабе личностей (Горбачёва и Ельцина, Рейгана и Клинтона, а также всех остальных современников называл «политическими пигмеями»). Советский, а потом и российский народ Зиновьев, мягко говоря, не идеализировал, но и западные ценности критиковал. В последние годы особенно яростно нападал на глобализацию.
Взгляд из Ибанска
В 1976 году в швейцарском издательстве напечатали его книгу «Зияющие высоты» – остросатирический социальный роман «о реальном социализме», который был переведён на 20 языков и принёс Зиновьеву мировое признание. Дело в нём происходит в «никем не населённом населённом пункте» Ибанске, где все граждане носят фамилию Ибанов и состоят в Братии. В Ибанске победил социзм, переходящий в перспективе в полный социзм (псизм), теоретической основой которого является учение «дьяволектический ибанизм».
В СССР реакцией на публикацию книги стало увольнение Зиновьева из Института философии АН СССР, исключение из КПСС, лишение всех званий и наград, в том числе и военных. В 1978 году Зиновьев вместе с семьёй был выслан из страны и лишён советского гражданства. «Общеизвестные демократические свободы суть нормы политического права. И они фигурируют в ибанском правовом кодексе, – поясняет автор в “Зияющих высотах”. – Как они туда попали? Отчасти иллюзии насчёт изма. Отчасти пропаганда и демагогия. Отчасти камуфляж, желание прилично выглядеть в глазах внешнего мира. Но главным образом они попали в ибанский кодекс потому, что с самого начала была полная уверенность в том, что никому в голову не взбредёт этими свободами воспользоваться».
В 1982 году выходит в свет ещё одно знаковое произведение Зиновьева – «Гомо советикус». Выражение это существовало, конечно, и раньше, но именно после выхода книги оно стало чем-то вроде научно признанного термина: «На Западе умные и образованные люди называют нас гомо советикусами. Они гордятся тем, что открыли существование этого типа человека и придумали ему такое красивое название. Причём они употребляют это название в унизительном и презрительном для нас смысле. Им невдомёк, что мы сделали нечто большее, – мы первыми вывели этот новый тип человека…».
Александр Зиновьев.Фото:
Советское телевидение. ГОСТЕЛЕРАДИОФОНД
В предисловии автор пишет, что «эта книга – о советском человеке как о новом типе человека, о гомо советикусе, или, короче говоря, о гомососе. Моё отношение к этому существу двойственное: люблю и одновременно ненавижу, уважаю и одновременно презираю, восторгаюсь и одновременно ужасаюсь. Я сам есть гомосос. Потому я жесток и беспощаден в его описании. Судите нас, ибо вы сами будете судимы нами».
И действительно, автор бьёт сильно, не стесняясь в выражениях. Особенно достается советской интеллигенции. Ещё в «Зияющих высотах» Зиновьев проводит мысль, согласно которой, «чтобы стать выдающимся подлецом, надо иметь к тому способности, а также долго и упорно учиться». В «Гомо советикусе» он сообщает всё прямолинейнее: «Взгляните на этого человека! Он неглуп и образован. Его никто не оболванивал, не запугивал, не развращал. Скорее наоборот, он сам это делал в отношении других людей, которые, однако, не считают себя оболваненными, запуганными, развращёнными. Советских людей вообще нет надобности подвергать такой обработке, так как они сами способны кого угодно оболванить, запугать, развратить. Это их натура, и потому им приятно это делать как в отношении себя, так и в отношении других».
Болваны в человейнике
Имея такие взгляды, он, однако, считал распад СССР трагедией, обвиняя в последнем западное общество: «Почему Запад аплодирует Горбачёву и Ельцину? Что вы думаете, Запад хочет, чтобы советские люди жили роскошно, были сыты? Ничего подобного! Западу нужно, чтобы Советский Союз развалился. Горбачёва похлопывают по плечу и Ельцина, поскольку думают, что они разваливают страну». В 1990 году Александр Зиновьев встретился в эфире французского телеканала «Антенна-2» с опальным тогда Борисом Ельциным, эту встречу видели миллионы телезрителей, и она осталась в истории как «дуэль русского мыслителя и советского политика».
В 1997 году Зиновьев выпускает фантастический роман-антиутопию «Глобальный человейник» – острую сатиру на современное западное общество и критику западной цивилизации вообще. «Я вхожу в группу научно-технических сотрудников, обслуживающих “Коллектив гениев”, – так называют коллектив самых выдающихся мыслителей планеты, который готовит эпохальный труд, предназначенный для оболванивания инопланетян, – поясняет герой романа. – Почему инопланетян? Да потому, что землян всех давно оболванили до такой степени, что первые слова, которые они начинают лепетать, появляясь на свет из колбы или из утробы матери: “свобода”, “демократия”, “права человека”, “рынок”, “частная собственность”, “частное предпринимательство”. И последние слова, которые они перед уходом в иной мир бормочут в свои личные компьютеры: “свобода”, “демократия”, “права человека”, “рынок”, “частная собственность”, “частное предпринимательство”. И в промежутке между этими главными вехами своей непомерно продолжительной жизни они не перестают произносить с пафосом, с ликованием, со страстью все те же слова: “свобода”, “демократия”, “права человека”, “рынок”, “частная собственность”, “частное предпринимательство”, как будто все они суть кандидаты в президенты, премьер-министры, канцлеры». Зиновьев, впрочем, считал, что «необолваненных» обществ не бывает: людьми надо управлять, а для этого требуется подчинить их разум какой-то сверхидее. Например, власти денег.
В своих интервью того времени философ рассказывал, что к его книгам на Западе относятся примерно так же, как в своё время относились в Советском Союзе к работам о коммунизме: «Тогда мои работы считались клеветой на советское общество. Теперь мои работы о Западе считаются клеветой на западное общество. В этом отношении все системы одинаковы».
России больше нет
А в 1999-м году Александр Зиновьев вернулся в Москву, приняв должность профессора МГУ на кафедре этики на философском факультете.
Александр Зиновьев. Фото: letopis.msu.ru
В начале 2000-х он вдруг стал полон оптимизма относительно будущего России, надеясь, что молодому президенту удастся «оказать сопротивление западнизации и колонизации». Здесь бы и усмотреть причину нынешней любви к нему Путина, но справедливости ради заметим, что Зиновьев быстро изменил свои взгляды, вернулся к привычному пессимизму и констатировал, что России как суверенного государства и единого целого больше нет, страна представляет имитацию, искусственное непрочное образование, связываемое топливно-энергетическим комплексом.
Зиновьева критиковали за непоследовательность, за то, что его радикализм и нонконформизм приводил к неразборчивости. А он объяснял это ни чем иным, как стремлением к истине: «Я могу в одной ситуации высказать и обосновать одно суждение, а в другой – нечто противоположное ему. Это не беспринципность. Это желание взглянуть на дело с другой точки зрения, рассмотреть другой аспект проблемы. Иногда – просто из духа противоречия. Дело в том, что я не доктринёр, не пророк, не политик, не благопристойный профессор. Я живу в языке, как в особой реальности, причём – в реальности сложной, противоречивой, текучей. Тут губителен всякий догматизм. Тут нет раз и навсегда установленных формул. Устойчивым в моей позиции является одно: стремись к истине и противься насилию, ибо без этого ты – не человек». Хорошо, если из всего наследия философа именно на этой позиции в юбилейном году будет сделано ударение, потому что, без сомнения, будь Зиновьев жив, он раскритиковал бы и торжества в свою честь, и любую пропаганду от своего имени.
Источник: журнал СТОЛ/ https://s-t-o-l.com/material/67809-ya-ne-blagopristoynyy-professor/
****************************************************************************************************
КУЛЬТУРА.РФ
Александр Зиновьев
Александр Зиновьев создал жанр «социологического романа» и написал около 40 книг о советском строе и обществе. Самым знаменитым его произведением стала антиутопия «Зияющие высоты». После публикации текста ученого лишили научных званий и выслали из СССР. Писатель говорил: «Я сформировался с идеологией идеального коммуниста, а всю жизнь сражался с реальным коммунизмом».
Конституция «лодырей»: детство будущего философа
Александр Зиновьев родился в деревне Пахтино Костромской области в обеспеченной семье. Его отец, Александр Зиновьев, был столяром и художником-самоучкой. Он проводил дома всего несколько недель в году: остальное время был на заработках в Москве, где ремонтировал квартиры, делал мебель и расписывал дома на заказ. Мать, Апполинария Смирнова, занималась хозяйством и воспитывала 11 детей. Семья жила в большом доме вместе с родственниками отца. У Зиновьевых был свой сад, небольшой пруд и баня. В книге «Исповедь отщепенца» философ писал: «Жилая часть была сделана по образцу городских квартир… такой дом сыграл свою роль в формировании нашей психологии. Мы вырастали не с сознанием людей, обреченных вечно копаться в земле, а со стремлением оторваться от нее и подняться на более высокий уровень».
С середины 1920-х годов мать вступила в колхоз. Зиновьев вспоминал: «Только русская женщина могла выдержать эти каторжные годы. Поэтому описания сталинских лагерей на меня не произвели сильного впечатления: я видел кое-что похуже». Дети помогали следить за хозяйством. Зиновьев собирал грибы и ягоды, косил траву и выращивал овощи на личном участке семьи. Отец в колхозе не работал. Он имел московскую прописку и комнату в столице, поэтому считался городским жителем.
В 1929 году Александр Зиновьев пошел в начальную школу. Учеба давалась ему легко. Будущий писатель быстро научился писать, считать и помогал сестре с домашними заданиями по математике, хотя она училась на два класса старше. Мать хотела, чтобы сын окончил сельскую школу и стал ветеринаром. Однако учитель уговорил Апполинарию Смирнову отправить Зиновьева в Москву: он называл ученика вторым Ломоносовым и прочил ему большое будущее. В 1933 году будущий философ переехал к отцу. В Москве они жили в маленькой комнате коммунальной квартиры. На мебель не было денег: Александр Зиновьев — старший спал на сундуке, сын — на ящиках. Все хозяйственные дела будущий писатель вскоре взял на себя. Зиновьев получал продукты по карточкам, стирал белье, покупал керосин. В книге «Исповедь отщепенца» он вспоминал: «Отец уезжал часто на несколько дней, и у меня тогда образовывались «избытки» хлеба. Хлеб я продавал, а на вырученные деньги покупал тетради или какие-либо вещи… на фоне общей бедности наше положение не казалось сверхбедностью».
Александр Зиновьев быстро освоился в новой школе. Его любимыми предметами были математика и литература. Он читал Михаила Лермонтова, Антона Чехова, Николая Лескова, Михаила Салтыкова-Щедрина, знал наизусть фрагменты из «Войны и мира» Толстого и «Братьев Карамазовых» Достоевского. Под впечатлением от «Путешествия из Петербурга в Москву» Радищева будущий философ задумал «Путешествие из Чухломы в Москву», однако вскоре забросил идею.
После уроков Зиновьев рисовал карикатуры для школьной стенгазеты. Вместе с двумя друзьями он отвечал за отдел сатиры. В 1935 году, когда на пионерских собраниях обсуждали проект новой конституции, они написали свою шуточную версию основного закона. По ней «лодыри» имели право получать хорошие оценки и поступать без экзаменов в престижные вузы, а народ должен был восхвалять любое решение власти. Зиновьев вспоминал: «Эффект от нашей конституции был колоссальный. В школе началась паника. Появились представители органов госбезопасности. На нас кто-то донес. Нас исключили из школы. Но мы отказались от авторства. По почерку нас уличить не смогли, потому что мы писали печатными буквами». Спустя две недели расследование прекратили, а учеников восстановили в школе.
В старших классах Александр Зиновьев увлекся философией. Он читал Вольтера, Дидро, Руссо, Локка. В 1936 году в школе ввели предмет «Изучение конституции», преподавателем которого стал аспирант Московского института философии, литературы и истории (МИФЛИ). Он посоветовал Зиновьеву почитать труды Маркса и Энгельса. Философ вспоминал: «Самый главный итог моего первого знакомства с марксизмом заключался в том, что я преодолел священный ужас… Я увидел, что марксистские тексты ничуть не труднее тех философских произведений, которые мне уже довелось читать». В 17 лет в разговоре с друзьями он впервые назвал себя антисталинистом. В 1939 году Александр Зиновьев окончил школу с золотой медалью.
Учеба с перерывом на войну: критика марксизма и защита диссертации
Сразу после школы Александр Зиновьев поступил на философский факультет Московского института философии, литературы и истории. В книге «История отщепенца» он писал: «Я к тому моменту уже ощущал сильную потребность понять, что из себя представляет наше советское общество». Среди сокурсников были впоследствии известные философы Арсений Гулыга, Игорь Нарский, Дмитрий Горский, Павел Копнин. Однако Зиновьев проучился там недолго. Зимой 1939 года на комсомольском собрании он раскритиковал колхозную систему, рассказал о несправедливости в деревне и обвинил в этом Сталина. Александра Зиновьева исключили из комсомола, отправили на психиатрическую экспертизу, а вскоре отчислили из университета.
В 1940 году Зиновьев пошел добровольцем в Красную армию. Сначала служил в Приморском крае, потом, незадолго до начала Великой Отечественной войны, подразделение перебросили на Западную границу Украины. Его назначили башенным стрелком в танковый полк. Летом 1942 года философа перевели в летную школу, где он проучился два года и выпустился со званием младшего лейтенанта. Александр Зиновьев воевал во втором гвардейском штурмовом авиационном корпусе, летал на ИЛ-2 и участвовал в боях на территории Польши и Германии. В 1945 году его наградили орденом Красной Звезды. Окончание войны философ встретил в немецком Грассау. Он писал: «Мы жалели, что война кончилась. Роль смертника меня вполне устраивала. В этой роли я пользовался уважением, мне прощалось многое такое, что не прощалось тем «кто ползал». С окончанием войны все преимущества смертников пропадали. Мы из крылатых богов превращались в ползающих червяков».
В 1946 году Александр Зиновьев демобилизовался, вернулся в Москву и решил восстановиться в университете. Московского института философии, литературы и истории больше не существовало: вуз присоединили к МГУ. Писателя могли восстановить без экзаменов. Для этого требовалась справка о поступлении в МИФЛИ. Писатель вспоминал: «В архиве молоденькая девушка нашла документы. Около моего имени было написано, что я был исключен без права поступать в высшие учреждения вообще. Я попросил девочку не писать этого в справке, мотивируя тем, что «война списала все грехи». Она выполнила мою просьбу. <…> …Это было признаком того, что во время войны наметился перелом огромного значения». Вскоре Александр Зиновьев стал студентом философского факультета МГУ.
Стипендия была небольшая, и писатель работал ночами. Он был грузчиком, маляром, сторожем, лаборантом на кирпичном заводе, донором. Иногда подделывал продуктовые карточки и спекулировал хлебом. В это же время философ пробовал писать. В конце 1940-х годов он закончил «Повесть о долге», главный герой которой доносил на знакомых. Автор саркастически описал поступок как «исполнение обязательств перед обществом». Готовый текст Зиновьев отправил писателю и редактору издания «Новый мир» Константину Симонову. Известный журналист посоветовал уничтожить повесть: за такое произведение философа могли в лучшем случае снова отчислить.
В 1951 году Александр Зиновьев с отличием окончил философский факультет МГУ и поступил в аспирантуру. Через год философ основал в университете неформальный Московский логический кружок. На еженедельных семинарах студенты и аспиранты обсуждали спорные вопросы логики. В 1954 году философ защитил диссертацию на тему «Метод восхождения от абстрактного к конкретному», в которой критиковал марксизм с позиций логики. Зиновьев вспоминал: «Обсуждение превратилось в настоящее сражение, длившееся более шести часов. Профессора обвиняли меня во всех возможных отступлениях от марксизма-ленинизма… …Пришло много людей с других факультетов — слух о необычной диссертации распространился по Москве».
С этого же года Зиновьев стал работать в Институте философии Академии наук СССР. Диссертацию вскоре изъяли из открытого доступа.
Сатира на советское общество и высылка из СССР: роман «Зияющие высоты»
В 1960 году Александр Зиновьев написал книгу «Философские проблемы многозначной логики». Она стала бестселлером в научной среде, и вскоре работу перевели на английский и немецкий языки. В 1962 году философ защитил докторскую диссертацию. Вскоре он стал членом редакционной коллегии журнала «Вопросы философии» — одного из главных идеологических журналов в СССР. Александра Зиновьева часто приглашали на международные конгрессы, но в выезде за границу ему отказывали.
В 1968 году, после Пражской весны, у Зиновьева возник замысел сатирической книги о советской действительности. В книге «Исповедь отщепенца» философ писал: «Для нас Чехословакия и Польша были не просто социалистическими странами, но странами, так или иначе бунтующими против советского насилия… Мы восприняли разгром пражского восстания как удар по самим себе». В начале 1970-х Зиновьев писал публицистические статьи, в которых критиковал режим, их печатали в Чехословакии и Польше. Один из текстов был посвящен творчеству скульптора Эрнста Неизвестного: писатель рассуждал о трудной судьбе таланта в обществе. Некоторые тексты распространялись в самиздате. Летом 1974 года философ вспомнил о своем замысле и начал работать над книгой «Зияющие высоты». По жанру автор называл ее «социологическим романом».
Я думал над ней [книгой] на работе, в дороге, в гостях, дома, днем и ночью. Я был буквально одержим ею. Были случаи, когда я писал по двадцать часов подряд, прерываясь лишь на несколько минут… Надзор за мной со стороны КГБ усилился и стал регулярным… <…> Нашу квартиру стали обыскивать в наше отсутствие. Я понял, что мое спасение — скорость. Я должен был опередить меры властей, которые бы помешали выходу книги.
Зиновьев работал на съемной даче. Писал быстро, без редакторской и корректорской правки. Роман по отрывкам пересылали во Францию. В мемуарах Александр Зиновьев писал: «Процесс писания мог быть прерван в каждую минуту. Поэтому я писал каждый кусок книги так, как будто он был последним. Поэтому книга получилась как сборник самостоятельных коротких произведений». Роман описывал жизнь вымышленного города-государства Ибанск, которым управляли «вожди Братии». Все жители носили одинаковые фамилии и много рассуждали о политике. Все они мечтали перейти из политического строя «социзм» в «полный социзм».
В июне 1976 года Зиновьева в очередной раз отказались выпустить за границу: философа пригласили в Финляндию на логический коллоквиум. Тогда он решился на конфликт с властями. На следующий день писатель встретился с французскими и шведскими журналистами и дал интервью о свободе слова в СССР. Заявление Зиновьева опубликовали в западных газетах. Затем философ сдал партийный билет в Институте философии. В августе 1976 года роман «Зияющие высоты» опубликовало швейцарское издательство. Зиновьев вспоминал: «Хотя я уже почувствовал, какая расправа ожидала меня за это, я успокоился. Совесть моя была чиста. Мой бунт состоялся». Писателя уволили из Института философии и лишили всех степеней, званий за «антипатриотические действия, несовместимые со званием советского ученого».
Александр Зиновьев остался без средств к существованию. Чтобы заработать, он распродавал книги из домашней коллекции, одежду, мебель, редактировал научные тексты. Иногда с деньгами помогал советский физик Петр Капица. В этот период философ начал писать сразу два новых романа: «В преддверии рая» о социализме и «Светлое будущее» о диссидентском движении и эмиграции. В произведении Зиновьев критиковал генерального секретаря КПСС Леонида Брежнева. Автор писал о нем как о «полководце, не выигравшем ни одного сражения, и о теоретике, не сделавшем ни одного открытия». Оба текста опубликовали весной 1978 года в Швейцарии. Через несколько месяцев Политбюро ЦК КПСС лишило Александра Зиновьева гражданства, и философа выслали из СССР.
Осмыслить коммунизм: главные книги Александра Зиновьева
С 1978 года Зиновьев жил в ФРГ и преподавал логику в Мюнхенском университете. В свободное время он продолжал работать. В 1981 году автор написал книгу «Коммунизм как реальность» — о советском обществе. Ее перевели на английский и немецкий языки, а вскоре Зиновьев получил за нее премию Алексиса де Токвиля. В 1982 году Александр Зиновьев выпустил роман «Иди на Голгофу». По сюжету, главный герой произведения, пьяница Иван Лаптев, создал собственную религию и вообразил себя богом. В этом же году Зиновьев опубликовал книгу «Homo Soveticus» — размышление о «человеке советском», его установках, поведении и внутренней логике. В середине 1880-х вышли еще две работы: сатирическая «Пара Беллум» об отношении Запада к возможной войне с СССР и «Нашей юности полет» — о сталинизме от лица бывшего последователя.
Книги Зиновьева, пишущего по-русски, переводятся на все языки мира и интерес к ним огромен. Можно с уверенностью сказать, что Запад после его книг в значительной степени изменил отношение к советской реальности. <…> И хотя русские коллеги и русские читатели не всегда разделяют выводы Зиновьева, не пройти мимо его свидетельства сейчас уже невозможно.
Александра Зиновьева часто приглашали на интервью, иногда он читал публичные лекции. Публицист Эдуард Лимонов вспоминал: «Когда я поселился во Франции, он находился в зените славы. Его приглашали на телевидение комментировать любое событие в России, любой чих, не говоря уже о смерти генсеков». В 1984 году баварское телевидение показало 45-минутный документальный фильм «Александр Зиновьев. Размышления писателя в изгнании». В 1988 году Зиновьев опубликовал мемуары «Русская судьба, история отщепенца».
В 1990 году в СССР философа восстановили в научных званиях и напечатали его роман «Зияющие высоты». Через год на родине писателя появились книги «Иди на Голгофу» и «Пара беллум». После распада СССР Александр Зиновьев выпустил несколько произведений о советской системе управления и новом российском обществе: «Катастройка», «Смута», «Русский эксперимент».
В 1999 году Александр Зиновьев вернулся в Москву. Он стал профессором на философском факультете МГУ, читал лекции в Литературном институте им. А.М. Горького. В 2002 году вышла последняя книга философа — «Русская трагедия (Гибель утопии)», в которой Зиновьев писал о феномене «постсоветского» и рассуждал о месте России в глобальном мире.
Александр Зиновьев умер 10 мая 2006 года. Его кремировали, а прах развеяли с вертолета над районом Чухломы, где родился и вырос Зиновьев.
Источник: https://www.culture.ru/persons/10610/aleksandr-zinovev
****************************************************************************************************
ПРОЗА.РУ
Александр Зиновьев как концептуальный пуп
Я бы не трогал Александра Зиновьева (некоторые его книжки, по-
моему, повлияли на меня существенно положительно в своё время —
на среднем этапе моего интеллектуального развития), но пропутинс-
кие горе-имперцы что-то стали встраивать этого писателя в свои
идеологические конструкции, а это не могло не побеспокоить мой
чутко дремлющий скепсис. Забавно, что пока Зиновьев был жив и по-
ка у кремляди не начались новые тёрки с Западом, в официозе писа-
нина Зиновьева оставалась невостребованной, а тут вдруг НА тебе.
Даже некий «Зиновьевский клуб» сварганили. И даже «Биографический
институт Александра Зиновьева».
* * *
Итак, Александр Александрович Зиновьев (1922-2006). Поехали.
* * *
Папа титана — маляр Александр Яковлевич Зиновьев — возможно,
еврей. Это не преступление, разумеется, а лишь нюанс, который
надо учитывать, иначе некоторые вещи в жизненном пути сабджекта
окажутся менее понятными. Скажем, революционистость Александра
Александровича. В антисемитских высказываниях Зиновьев замечен не
был — и вообще к еврейской теме он на людях интереса не прояв-
лял, похоже, — но это с еврейством только коррелирует, а не
доказывает наличия оного. Вполне возможно, что Зиновьев не впуты-
вался в «еврейский вопрос» единственно из карьеристских соображе-
ний: такое тоже бывает.
Имя «Зиновий» — отнюдь не еврейского, а очень даже греческого
происхождения: означает «рождённый Зевсом» (или всё-таки ОТ
Зевса?!). Надо думать, развитию мании величия фамилия «Зиновьев»
скорее способствует, чем препятствует. Особенно в сочетании с
именем «Александр».
* * *
Зиновьев («Завтра», 1993, № 2):
«Для меня, например, до сих пор нет ничего ненавистнее собст-
венности, хотя и живу на Западе.»
Про подозрительность выражений типа «ничего нет ненавистнее» у
как бы философов я уже говорил при разборе записок некого Канет-
ти. К примеру, у меня ОТСУТСТВУЕТ мерка для точного определения
силы своих ненавистей с целью последующего выявления среди них
самой-самой, а у Зиновьева, надо думать такая мерка есть, только
он жмётся: молчит о её устройстве, чтоб я её тоже не применил.
Википедия:
«С 16 лет был убеждённым антисталинистом, участвовал в неболь-
шой студенческой террористической группе, целью которой было
убийство Сталина. Группу так и не разоблачили, однако о его вы-
ступлениях, критикующих советский режим, в частности, коллекти-
визацию, донесли, за что он был подвергнут психиатрической экс-
пертизе и в конечном итоге исключён из комсомола и из МИФЛИ.»
Возможно, это так и было, но выглядит анахронично: режимкрити-
керы стали рассматриваться как предполагаемые психически больные
только при Хрущёве, а при Сталине их просто отправляли в лагерь,
да и то лишь если не требовалось разоблачить заговор к очередной
годовщине Октябрьской революции, а план по ликвидациям уже был
выполнен. Можно предположить, что следователи НКВД, вообще-то
привычные к обделывающимся от страха, увидели в поведении Зиновь-
ева ТАКОЕ, что решили, что у него и в самом деле далеко не все
дома. Действительно, чтобы в 1939 г. болтать о Советской власти
лишнее, тем более мечтать коллективно вслух о покушении на
Сталина, надо быть каким-то шибко особенным: больным на голову,
гениотом, просто олигофреном или хотя бы только что вышедшим из
леса.
(Мне возразили:
«В психушки помещали и при Сталине. Рекомендую ознакомиться
судьбой Револьта Ивановича Пименова. Он написал обширные мемуары,
весьма откровенные.»
ПСИХОВ помещали в психушку и при Сталине. Я этого не отрицаю.
Иногда ошибались, наверное. Иногда по ходатайству или из жалости
отправляли лечиться тех, кого в общем-то надо было в лагерь или к
стеночке. Основной поток был в лагерь, потому что рабочая сила на
лесоповале и т. п. требовалась. Если антисоветчика отправили при
Сталине в психушку, этот антисоветчик наверняка был реальный
псих. Можно быть психом и при этом успешно заниматься математи-
кой и пр. И интересные мемуары вдобавок писать.
И, кстати, Зиновьев при Сталине таки не попал ни в психушку, ни
в лагерь.)
* * *
Из доклада Андропова в ЦК в 1978 году:
«Имеющиеся в Комитете госбезопасности материалы свидетельствуют
о том, что вся деятельность ЗИНОВЬЕВА является противоправной и
есть юридические основания для привлечении его к уголовной ответ-
ственности. Однако эту меру пресечения антисоветской деятельности
ЗИНОВЬЕВА, по нашему мнению, в настоящее время применять нецеле-
сообразно по той причине, что, по заявлению ряда лиц, близко
знающих ЗИНОВЬЕВА, он ранее лечился от алкоголизма, психически
неуравновешен, страдает манией величия. Эти обстоятельства могли
бы (в случае привлечения ЗИНОВЬЕВА к уголовной ответственности)
послужить причиной для признания его судом психически больным с
направлением на принудительное лечение. С учетом развязанной на
Западе кампании вокруг психиатрии в СССР эта мера пресечения
представляется нецелесообразной.»
* * *
Можно обратить внимание на то, что у Зиновьева отсутствует
критическое отношение к своей особе, даже хотя бы попытка или
имитация этого. В «Исповеди отщепенца» он никогда не шутит по
своему поводу: он там — одинокий талантище, начинавший вундер-
киндом. Да ладно, у каждого есть недостатки и случаются промахи,
это же известно почти всем. Посмейся над своими слабостями и
ошибками сам — и над ними вряд ли захотят посмеяться другие. Ан
нет же, у Зиновьева его дражайшая особа — это святое.
* * *
О мании величия (мания самоуничижения, кстати, тоже встречает-
ся — и лечится — а насчёт мании «золотой середины» психиатри-
ческие источники пока что помалкивают — и, по-моему, напрасно).
Как ни крути, люди существенно различаются…
— задатками;
— развившимися способностями;
— творческими и т. п. достижениями;
— социальным статусом;
— степенью соответствия между личными качествами и творчески-
ми и т. п. достижениями, с одной стороны, и социальным
статусом, с другой.
Нельзя ведь сказать, что общество стремится развить задатки
каждого до как можно больших общественно-полезных способностей,
предоставить каждому возможности для наиширочайшего применения
этих способностей, а позже как можно адекватнее воздать каждому
за заслуги. На самом деле люди в основном стремятся получше
устроиться самим и устроить своих потомков — независимо от
своих и потомочьих способностей — и попутно при случае нагадить
конкурентам. Если они кому-то помогают в карьере, то чаще исходя
из расчёта на непосредственные личные выгоды, а не ради общего
блага. Как им ни внушай, что так поступать — неправильно,
нестратегично, инстинкты всё равно возьмут своё. Поэтому сплошь и
рядом оказывается, что кто-то недооценён и недоиспользован, а
кто-то взялся за то, чего не потянет, или получил незаслуженное.
Наверное, следует различать три варианта мании величия:
1) при очень высоком социальном статусе в обществе;
2) при невысоком социальном статусе, но при реально больших
способностях и/или заслугах;
3) при невысоком социальном статусе и завышенной самооценке.
Презрение к «низшим» и ревность к чужой славе характерны для
всех трёх вариантов. Для 1-го и 2-го характерно самолюбование,
для 2-го и 3-го — раздражение на окружающих, на общество. Ука-
занные эмоции — НОРМАЛЬНЫЕ компоненты психической дятельности,
а нездоровое в связи с ними возникает там, где заканчиваются
самокритичность и любопытство в отношении чужой критики драго-
ценного себя.
Вполне наслаждаться своей манией величия могут только маньяки
1-го типа, а для остальных она — скорее средство получения
передышек между окунаниями в дерьмо социальных отношений.
Всякий способный человек не без амбиций балансирует на грани
мании величия: если он успешен, то может дать слабину по 1-му
варианту, а если не успешен, то по 2-му.
О 2-м варианте. Чем враждебнее обстановка, в которой пребывает
амбициозный индивид, тем больше вероятность его срыва в бред
собственного превосходства. Мания величия для такого человека
оказывается перебором в психической защите от недружественности и
обусловленных ею неудач. То есть, мания величия — это что-то
вроде психической мозоли. Если какого-то способного человека
довели до мании величия, надо в разбираться в первую очередь
не с этим человеком, а с его окружением: возможно, ненормально
оно, а не он. Если окружение перестанет травмировать индивида в
связи с его стремлением к самореализации, его мания пройдёт.
Умные люди болезненно реагируют не на то, что им что-то не до-
сталось, потому что досталось лучшим, чем они, или хотя бы не
худшим, а на то, что вперёд вырываются заведомо более слабые,
зато скучковавшиеся с другими слабыми, которых много, тогда как
сильные — в меньшинстве и вдобавок слишком увлекаются креативом
и т. п. вместо того, чтобы снюхиваться и интриговать.
Таким образом, существование у Александра Зиновьева мании вели-
чия говорит только о повышенной уязвимости его психики (а она
повышенно уязвима у большинства креативных людей) и о том, что
он пребывал в преимущественно недружественной среде.
Кстати, на появление признаков мании величия недружественная
среда реагирует ещё большей недружественностью, чем только усугу-
бляет манию величия у творческого страдальца. Издёрганный окружа-
ющими маньяк, чтобы снимать психическое напряжение, вынужден
прибегать к употреблению алкоголя…
Зиновьев — интеллектуал не самого высокого уровня, но он на-
верняка был выше большинства успешно писавших и публиковавшихся,
не говоря уже о руководящих товарищах и основной массе трудящих-
ся. Отсюда его трения, его мания, его пьянство, его антисоветс-
кость, его эмиграция, его ресталинизация.
* * *
К мании величия у Зиновьева. «Исповедь отщепенца»:
«В литературе, как и в рисовании, я был прирожденным сатириком».
«В последние годы школы (1937 — 1939 годы) я сочинял много
стихов. Стихи я сочинял легко и на любые темы, часто — на пари. В
этом отношении я подражал русскому поэту Минаеву…» «Кто знает,
как сложилась бы моя судьба, если бы я начал печататься уже в те
годы и приобрел бы известность как поэт. Но я нисколько не жалею
о том, что тот период чрезвычайно интенсивного творчества прошел
практически впустую.»
«Я уже в это время носил в себе зародыш некоей огромной тайны —
тайны человека, восстающего против всего мироздания.»
«Главным времяпровождением для меня было чтение, мечты и размы-
шления в одиночку. Я часто бродил в одиночестве по улицам Москвы,
иногда — даже ночами. При этом на меня находило состояние молча-
ния, причем не обычного, а какого-то огромного, звенящего. Я ду-
мал беспрерывно, даже во сне. Во сне я выдумывал всякие философс-
кие теории, сочинял фантастические истории и стихи. Мои друзья не
выдерживали интеллектуальной нагрузки и напряженной моральной
реакции на события, которые я невольно навязывал им порою одним
лишь фактом своего присутствия. Я это чувствовал, замыкался в
себе и отдалялся ото всех.»
«Вся моя жизнь была протестом, доведенным до состояния бунта,
против общего потока современной истории.»
«Моя жизнь была уникальной как в том отношении, что мой бунт
был доведен до логического конца, так и в том отношении, что он
стал предметом самого скрупулезного самоанализа. Во мне совмес-
тился бунтарь, способный идти в своем бунтарстве до конца, и
исследователь бунтарства такого рода, способный анализировать
этот феномен со всей объективной беспощадностью.»
«Изо всех сдававших экзамены я набрал наибольшее число очков
— семь экзаменов сдал на «отлично» (на «пять») и лишь один на
«хорошо» (на «четыре»). И то это был экзамен по географии. Я
ответил вполне на «отлично», но экзаменаторы сказали, что это
было бы «слишком жирно» для меня — получить все пятерки, и
снизили оценку. Несмотря на это, я был первым в списке по
результатам, и меня зачислили на факультет.» «В те годы МИФЛИ
считался самым элитарным институтом в стране. Когда я поступил,
там учился «Железный Шурик» — А. Шелепин, будущий секретарь ЦК
ВЛКСМ, Председатель КГБ, член Политбюро ЦК КПСС и претендент на
пост Генерального секретаря ЦК КПСС. Тогда он был парторгом ЦК.
Перед моим поступлением МИФЛИ окончил поэт Александр Твардовский.
Говорили, будто на выпускном экзамене ему достался билет с
вопросом о его поэме «Страна Муравия», ставшей знаменитой к тому
времени.»
«Хотя я сам был из породы русских мыслителей-самоучек, я все-
таки сумел продраться через дебри марксизма и добраться до каких-
то иных вершин мышления.»
«…в стране появились сотни тысяч образованных людей, занятых
в сфере социальных проблем. А многие ли из них видят причины не-
преходящих трудностей в Советском Союзе в объективных закономер-
ностях самого социального строя страны?! Насколько мне известно,
я был первым, кто заговорил об этом профессионально.»
* * *
Александр Зиновьев как специфический философ, странно пользую-
щийся понятием «научный закон». «Исповедь отщепенца»:
«Коммунистическое общество в России возникло не в качестве
случайного исключения из общих законов эволюции общества, а в
удивительном соответствии с ними.»
Попался. Основательно. Залетел по самое «не могу».
Видать, не от нечего делать великий одиночка Зиновьев в молодо-
сти тусовался с такими путальщиками, как Мамардашвили и Щедровиц-
кий.
Поясняю.
Это высказывание Зиновьева — гордый концептуальный пук, до-
стойный методологически полуграмотного образованца, потому что у
научного закона НЕ МОЖЕТ БЫТЬ исключений. По смыслу понятия
«научный закон». Но бывают факты, противоречащие закону. Закон
отнюдь не отменяется, если такие факты обнаруживаются. В связи с
подобными фактами осуществляются два вида действий:
1) эти факты проверяются;
2) предпринимаются попытки переформулировать закон так, чтобы
он натянулся и на эти факты.
Указанные действия могут продолжаться десятилетиями и более —
и это нормально.
Исключение из правила — это вещь СТАТИЧНАЯ. Прописали правило,
указали исключения из него — и закрыли тему. Так действуют в
грамматике, в регулировании дорожного движения и т. п. В науке
же такого нету: в ней обнаружение факта, противоречащего закону,
— это старт работе по разруливанию возникшей ситуации.
Случайное — это то, для чего не удаётся выявить закономер-
ность, чему могут быть две причины:
1) выявлены не все факторы, влияющие на видимые результаты;
2) связь между этими факторами и результатами их действия
сложная.
Есть смысл обсуждать, является ли советский практический
коммунизм результатом редкого стечения обстоятельств или же
человечество шло к этому делу так или иначе, а Россия всего
лишь первой попалась, а некоторые другие страны не попались,
потому что на них сказался негативный опыт СССР. А вот об-
суждать, закономерно ли было установление Советской власти
— смысла нету: подкрутили законы (подогнали их под факты —
наука так и развивается!) — и стало закономерно, насколько к
таким сложным явлениям, как общественно-экономическая формация
вообще применимо наше понятие научного закона, отлично работаю-
щее, к примеру, в физике.
Коммунизм (ладно, социализм) в России случился, потому что мно-
го кто хотел попробовать. В результате пробования были замечены
некоторые новые вещи (или стали отчётливо видны давно предпола-
гавшиеся), и кое-что в людях и в обществе стало понятнее. Поэто-
му несколько приуменьшилось количество сторонников коммунистичес-
кой модели общества (но не исчезло совсем: кто-то не в курсе
деталей обретённого опыта, а кто-то считает, что в СССР пробовали
не совсем правильно).
Чтобы утверждать, что впадение некоторой страны в коммунистиче-
ский массовый заскок было НЕИЗБЕЖНЫМ (= закономерным), надо быть
методологически поверхностным, как Зиновьев. Люди более толковые
в этих делах сказали бы, что такое впадение до того, как оно слу-
чилось, было — и выглядело — довольно возможным. Вообще, ВСЁ,
что случается в мире, — можно сказать, случается закономерно,
только мы зачастую ещё не вывели законов, по которым оно случает-
ся.
Закономерное отличается от случайного тем лишь, что закономерное
уже успешно прошло обработку мышлением в направлении поиска зако-
номерностей, а случайное — ещё нет. Поработайте головой над слу-
чайным чуть больше — и оно, возможно, станет закономерным ещё на
вашем веку. А может, не станет никогда (если человечество угробит
себя раньше).
И вдобавок не надо путать случайное и уникальное. Случайное слу-
чается много раз, только не понятно, почему. Уникальное же проис-
ходит только один раз. Правда, различие между случайным и уникаль-
ным определяется лишь размахом обзора и детальностью рассмотрения:
наблюдай ширше и дольше — и уникальное, скорее всего, перестанет
быть таковым, перейдёт в типовое (случайное или закономерное). Но
если возьмёшься рассматривать типовое более пристально, вылезут
детали, делающие его уникальным.
Советский коммунизм Межвоенья был уникальным (а послевоенные
практические коммунизмы в основном произошли от него и частично
унаследовали ему), а суждения о характере закономерности уникаль-
ных сложных слабоохватных явлений — очень ненадёжные, и толку от
них нет. Можно с пользой исследовать советский коммунизм на пред-
мет того, ПОЧЕМУ он был, КАК был и КАК МОГ БЫТЬ, если бы и кабы,
а вот пафосить по поводу того, что он был ЗАКОНОМЕРНЫМ, причём
соответствующие законы вполне известны только великому Зиновьеву
и частично где-то изложены им мутновато и неубедительно, — это
трёп, а не речь учёного мужа.
Лично я воспринимаю общество как что-то очень сложное, ватное,
неухватное, очень слабо предсказуемое, причём толковые предсказа-
ния, объяснения, оценки в основном делаются не более-менее логи-
чески, а интуитивно, со всякими «возможно» и «скорее всего», а
кто пробует всё же логически, у того получается какая-то прими-
тивная формалистическая ерунда.
Все эти не такие уж тонкие тонкости насчёт научных законов,
случайного и уникального — вне сферы логики, поэтому я верю в то,
в логике Зиновьев был блистателен.
Но в думальщицком деле приведенное по поводу научных законов —
это, по правде говоря, азы.
Итого Александр Зиновьев был замечателен как логик, определённо
превосходен как мемуарист («свидетель эпохи»), но как социальный
критик и социальный теоретик он только претенциозный мастер дета-
лей. А как прозаик, поэт и художник он, мягко выражаясь, не заслу-
живает внимания, если вы не шибко погрузились в исследование
психических отклонений у выдающихся людей: мании величия и пр.
* * *
Википедия:
«Зиновьев — один из основателей Московского логического кружка
(с 1952 года; туда также входили Б. А. Грушин, М. К. Мамардашвили
и Г. П. Щедровицкий).»
Последние два — те ещё путальщики образованческой общственнос-
ти.
«В 1953 году вступил в КПСС.»
Ой. Но, наверное, это было очень логично перед защитой канди-
датской диссертации.
«В 1954 году защитил кандидатскую диссертацию ‘Восхождение от
абстрактного к конкретному (на материале «Капитала» К. Маркса)'»
Сомневаюсь, что идеологически нейтральная тема была в то время
совершенно непроходной. Потом, те, кого в СССР тошнило от марк-
систской демагогии, не шли в «философы». Значит, не тошнило. И я
весьма сомневаюсь в научной ценности диссертации с приведенным
выше названием.
«Как пишет О. Зиновьева, в 1968 году Зиновьев был снят с долж-
ности заведующего кафедрой логики в МГУ после истории с Юрием
Гастевым и Виктором Финном, которые были связаны с диссидентами,
а затем и лишён профессуры. Постепенно у него начались проблемы с
публикацией научных работ, и он стал писать публицистические
произведения и пересылать их на Запад. Статьи публиковались в
Польше и Чехословакии.»
Обратим здесь внимание на год проявления зиновьевского свободо-
мыслия: 1968. Именно к этому году некоторые особо хитрозадые в
странах «социалистического лагеря» осознали, что есть возможность
выбивать в весьма заметные фигуры посредством диссидентства и не
попадать при этом в лагерь тюремного типа — и ломанули стеной
на новую стезю. (Правда, я верю, что, к примеру, Андрей Сахаров
ломанул туда как гениальный дурачок, а не по расчёту больноватого
мозга.)
«А. А. Зиновьев был трижды женат.»
Пусть комментирует это наш штатный эксперт по прибабахнутым
Григорий Климов. «Многожёнство» — не достижение, а признак не-
уживчивости и/или неспособности правильно делать выбор и/или
отношения к женщине как вещи, которой можно попользваться, а
потом её выбросить.
«Картины Зиновьева выполнены в экспрессионистской и сюрреалис-
тической манере…»
Вырисовывается интеллектуально гиперактивный дегенерат с манией
величия и большим стремлением высунуться. Его диссидентство, ско-
рее всего, было вызвано появившимися затруднениями в академичес-
кой карьере, а те, в свою очередь, — возможно, нехорошими момен-
тами в поведении на людях.
Зиновьев об СССР (1986, предисловие к «Иди на голгофу»):
«…я должен, к моему великому сожалению, признать, что моя
бывшая родина не заслуживает никакого морального уважения, что она
превратилась в воплощение подлости и пошлости коммунистической
тенденции эволюции человечества. В моей дальнейшей литературной и
научной деятельности я намерен сделать все зависящее от меня,
чтобы изображать советское общество без всякого снисхождения к
неким трудным обстоятельствам его истории. Эти обстоятельства
давно исчерпали себя. И привычка этой страны ко всеобъемлющей и
всепроникающей подлости стала ее подлинной натурой.»
По-моему, тут он, как минимум…
1) мешает в одну кучу народ и социальную верхушку;
2) использует неудачные выражения («бывшая родина», «моральное
уважение»), говорящие о поверхностности;
3) намекает на то, что по части мерзости советское общество много
хуже других обществ, а это весьма спорно;
4) эмоционалит, как будто ему что-то только что прищемили;
5) проявляет нефилософскую категоричность («не заслуживает
никакого…»);
6) производит впечатление борзописца, выполняющего пропагандистс-
кий заказ, а не философа, ищущего истину.
Защитником советского коммунизма после 1991 года Зиновьев стал,
думаю, не столько по здравым честным соображениям, сколько из
стремления оригинальничать, противоречить и разоблачать. Потом, к
концу 1980-х ему, по-видимому, начало представляться, что и на
Западе не уделяется достаточного внимания его интеллектуальным
мегадостижениям.
По мнению Зиновьева, советское обшество было разрушено извне, а
само по себе оно бы выжило. Да, конечно, извне: очень неблагопри-
ятный для Советского Союза пример массовой возможности иметь
больше нужных вещей, больше жилплощади, больше разнообразнной
еды, больше всяких свобод, включая свободу таскаться по миру,
сформировался исключительно вне границ рабоче-крестьянского
государства. Запад обеспечил в первую очередь привлекательную
альтернативу. Его прочие подрывные поползновения были в сравне-
нии с этим почти ничто. К концу 1980-х десоветизации хотели в
значительной части и «низы», и «верхи»: «верхи» — потому что
мечтали жить, как западный привилегированный слой, а не как
советский.
* * *
Ещё демагогема от Зиновьева (см. интервью, взятое у него неким
Боровиком): пусть СССР был менее эффективен, чем Запад, в эконо-
мическом отношении, зато был эффективнее Запада в отношении
СОЦИАЛЬНОМ. И что же это за такая социальная эффективность? Мне
приходит в голову только следующие опережающие успехи советского
строя:
— в СССР основательнее осуществлялось подавление инакомыслия и
массовых протестов;
— в СССР была лучше система среднего образования (потому что
насчёт высшего уже можно спорить);
— в СССР была доступнее система элементарной медицинской помощи
(но не сложной);
— в СССР — как и на животноводческой ферме — было затруднитель-
но голодать и бомжевать: кусочек хлеба и место в общежитии или
на нарах находились для всех.
Чтобы говорить о социальной эффективности, надо для начала
разобраться в том, а что же обществу нужно. Далее, если бы СССР
был маленьким государством с нехваткой природных ресурсов, тогда
бы можно было, не вторгаясь в детали, допускать, что он был очень
эффективным в «социальном» отношении, но вот не выдержал неравной
борьбы с внешним врагом (бодаться с которым не было острой необ-
ходимости!). А ведь в действительности СССР имел самую большую в
мире территорию и огромную кучу населения на ней, но вот что-то
его зиновьевская «социальная эффективность» не бросалась этому
населению в глаза, потому что:
— был (и остался как тяжёлое наследие!) значительный дефицит
доступного качественного жилья;
— разнообразие еды для основной массы трудящихся оставляло желать
много лучшего;
— гарантированность минимума потребления на уровне не намного вы-
ше скотского при практической невозможности что-то существенно
прибавить себе через честный труд нейтрализовывала хозяйствен-
ную инициативу масс;
— сложился довольно замкнутый привилегированный слой, который и
сам толком рулить не мог, и другим не давал попробовать, а
проникновение в этот слой «снизу», хоть и было довольно возмож-
ным, но предварялось такой мировоззренческой кастрацией, кото-
рая обесценивала «свежую кровь»;
— власти реально и существенно боялись вооружать собственный
народ — хотя бы в целях повышения обороноспособности страны,
как это делается, к примеру, в Израиле: надо думать, имело
место мнение, что массы начнут отстреливать своих «слуг» и/или
сами себя — по глупости; страх перед оружием в руках трудящих-
ся доходил до того, что в некоторых военных частях часовым не
выдавали патронов;
— власти реально и существенно боялись выпускать народ за
границу (трудящиеся могли прозреть и разбежаться, в лучшем
случае просто тратили бы дефицитную валюту), а народу туда
таки хотелось очень;
— подавление сложной свободной мысли вело к тому, что страна как
целое была не способна ни решать свои проблемы, ни хотя бы
адекватно их осознавать.
(Скажем, создали Институт системных исследований — советский
ответ на «ихнюю» Rand Corporation — чтоб было кому суперпроблемы
разгребать, но в него набились битком сынки типа Джермена
Гвишиани и Егорки Гайдара, и работа там повелась соответственно.
В ранней молодости я по наивности ткнулся в эту кормушку один раз
со всякими своими тезисами, чтоб в аспирантуру пролезть, так со
мной там даже разговаривать не стали.)
Очень сомнительно, чтобы указанные выше вещи входили в понятие
«социальной эффективности» или были её следствием.
* * *
Противоречия в разновременных высказываниях индивида сами по
себе — не грех, а скорее норма, неизбежность. Они отыщутся у
любого. Соль в том, ЧТО это за противоречия. Сначала «метания»
Зиновьева мне были симпатичны: человек ИЩЕТ, старается разви-
ваться, способен менять свои мнения под влиянием фактов, а не
чтобы подстроиться. Теперь я считаю, что он скорее всего лишь
«протестный электорат». Ему нравилось быть против. Правда, я как-
то тоже очень люблю возражать. Причины, думаю, три: во-первых,
возражение — это худо-бедно конфликт, а у нормального человека
есть естественная потребность в упражнении своей агрессивности,
во-вторых, по мере накопления жизненного опыта развивается
убеждённость, что некоторые типы мнений у некоторых категорий
трудящихся почти наверняка оказываются ошибочными, в-третьих,
если всё время возражаешь и возражаешь, то развиваются соответст-
вующие навыки и складывается соответствующая привычка, так что
включение возражательного режима — это впадение в обжитую
удобную мировосприятельную колею, погружение себя в состояние
душевного комфорта.
* * *
Некоторые считают, что критические «философские» и «социологи-
ческие» книжки Зиновьева писаны больше из тщеславия и ради денег
(наловчился клепать околонаучные идеологические тексты и сбывать
их «протестантам»), а не потому, что были неукротимые спасетель-
ские порывы в отношении России и человечества. Надо сказать,
элемент тщеславия и надежда на заработок присутствуют в наборе
мотивов почти у любого творческого человека, но есть различия
между людьми в весомости тех или иных побудителей. Но разбираться
с мотивами всегда сложно. Рискнём предположить, что мотивация
«нелогического» творчества у Зиновьева была приблизительно такая:
тщеславие: 30%
заработок: 20%
разряжение агрессивности: 30%
наслаждение творческим процессом: 10%
спасательский зуд: 10%
* * *
Ещё у меня сложилось впечатление, что Зиновьев — немножко ши-
зоид (не путать с шизофреником): слишком уж он серьёзный в трудах
своих и со слишком серьёзным отношением к себе и своим текстам.
Скептицизм скорее сочетается с весёлостью, чем с серьёзностью, а
без скептицзма добираться до сложных истин трудновато.
* * *
В русскоязычных патриотических источниках квалифицируют Алек-
сандра Зиновьева как «одного из крупнейших отечественных мыслите-
лей ХХ века», но сначала надо определиться, кого считать «крупным
мыслителем». Автором нескольких популярных книг (не совсем
бестолковых) по актуальным вопросам Зиновьев был, это да. А вот
мыслителем…
Если человек много думает на общие темы, надуманное записывает,
а то и публикует, то он ещё не мыслитель. Мыслителя надо отличать
от беллетриста, журналиста, пропагандиста, интеллектуального по-
зёра, графомана и т. п. У мыслителя должны быть 1) новизна высо-
кого уровня сложности, 2) научная корректность, то есть аккурат-
ность в таких вещах, как степень уверенности в утверждаемом и
различение теории и гипотезы. При каждом своём заявлении указы-
вать степень своей уверенности в нём — дело хлопотное, но при
ключевых заявлениях это бывае очень уместно.
К примеру, рассмотрим у Зиновьева следующее («Постсоветизм»):
«Сталин был адекватен историческим условиям до известного
предела. Он сыграл свою историческую роль лучше, чем кто бы то ни
было, ЛУЧШЕ СЫГРАТЬ ЕЕ БЫЛО НЕВОЗМОЖНО. Закончилось это победой в
войне и затем ситуацией в первые послевоенные годы.»
Из этого следует, что 1) массовые репрессии и вымаривание людей
в лагерях были либо более-менее правильно организованными процес-
сами либо социальной «стихией», которую даже Сталин не смог взять
под контроль; 2) кошмар 1941-го года, предопределённый решениями
Сталина, был результатом управленческих ошибок, которые почти не-
избежны, а не обусловился проводимой Сталиным политикой в целом.
Лично мне эти следствия представляются абсурдными.
Поэтому получается, что Александр Зиновьев — скорее не мысли-
тель, а оригинальничающий интеллектуальный позёр с хорошей науч-
ной базой и очень неплохим уровнем общей культуры, сформировав-
шимя в ужжжасных советских условиях.
Если выражаться точнее, то «формула Зиновьева» выглядит где-то
так:
интеллектуальное позёрство: 35%
литературная месть: 15%
пропаганда: 10%
пророчествование: 10%
мыслительство: 20%
графомания: 10%
Разумеется, эта формула приблизительная: усреднённая — и толь-
ко для тех текстов, какие я у него читал.
Интеллектуальное позёрство — это когда индивид старается де-
лать — в ущерб истине — такие заявления, какие привлекут к нему
больше благожелательного внимания и выставят его более значитель-
ным автором, чем он есть на самом деле.
Пророчествование — это когда индивид интуичит и потом некри-
тично относится к тому, что наинтуичивается, — на том основании,
что ему открывается свыше или что его могучее подсознание якобы
заслуживает особого доверия.
Остальное, вроде, понятно без определений.
* * *
Я думаю, что в ре-советизации Зиновьева основную роль сыграло
то, что к концу 1980-х он успел НАЖРАТЬСЯ Западом под завязку —
в отличие от подавляющего большинства «гомосоветикусов» — буду-
щих самозабвенных разрушителей собственной империи, видевших этот
Запад только в кино и сильно подозревавших, что действительность
ещё лучше. Впрочем, для людей передастическо-потре****ско-вырож-
денческого склада оно так и было — и есть.
* * *
Даже очень качественный социальный писатель, берущийся за самые
актуальные проблемы и предлагающий толковые их решения, не сможет
«раскрутиться», если не будет креативить в струе интересов каких-
нибудь организованных «сил». А если он окажется совсем уж в
струе, эти «силы» «раскрутят» его даже помимо его воли. А если он
в струе не окажется, то сложность будет даже не в том, что «силы»
не поддерживают его, а в том, что его не воспринимает масса —
потому что её мыслительная парадигма задана регулярной обработкой
со стороны этих «сил», и он для неё находится как бы в другой ин-
теллектуальной плоскости, вне поля её простенького интеллектуаль-
ного зрения. С другой стороны, если писатель пускается во все
тяжкие, чтобы встроиться в струю «социального заказа», то он вы-
нужденно ограничивает себя в направленности и размахе идей и ско-
рее пролетает мимо объективных оптимумов во всяких своих подходах
и оценках, чем попадает в них. Иными словами, в области пропиха
социальных идей популярность всегда подозрительна: популярный
писатель ско- рее не сказал (а то и не заимел за душой) того, что
действительно нужно, чем сказал и вдобавок был правильно понят.
А ещё можно и так повернуть: популярный — это, как правило,
уже несколько устаревший концептуально и мешающий пробиться чему-
то новому, более качественному. А Зиновьев был и есть популярен.
Могут возразить: лучше двигаться хотя бы приблизительно в нуж-
ную сторону, чем не двигаться в неё совсем. Скажите это тому, кто
пытается пересечь топь или минное поле, а лучше не думайте, что
жизнь в целом устроена комфортнее, чем указанные территории.
Можно бить кулаком в лоб, а можно — в глаз: расстояние между
этими местами приложения силы составляет ничтожные сантиметры, а
последствия могут различаться очень значительно.
* * *
Зиновьев как беллетрист. Вольфганг Козак о «Зияющих высотах»:
«В абстрактно обрисованных, совершенно схематичных персонажах
порой легко узнаются фигуры современников, послуживших прообраза-
ми. Сквозного действия нет. Многочисленные непристойности в
тексте действуют отталкивающе.»
Лично я до непристойностей там не дочитался, потому что стало
скучно гораздо раньше.
О значимости логических изысканий Зиновьева. В «Логику науки»
(1972) я в своё время заглядывал. Научным работникам нелогическо-
го профиля я её порекомендовать не могу: методологически она их
никак не усилит. Но и не разрушит естественных мыслительных навы-
ков, если в неё не вчитываться. Там какие-то манипуляции с мате-
матическими формулами, должные якобы моделировать процесс работы
научной мысли, но на самом деле являющие самостоятельную «жизнь»
формальной системы, как-то связанной соответствиями с реальностью
только в своих истоках.
В логике Зиновьев был великий специалист, вот только несколько
опоздал родиться, и самое нужное и сильное там наворочали до
него. Революции он в этой научной области не сделал, а лишь
насовершал интеллектуальных подвигов в каких-то понятных только
специалистам частностях сомнительной практической значимости.
В изучении устройства научного знания более весомы, чем Зиновь-
ев, более удобоваримы для неспециалистов — и даже достойны хоть
каким-то краем попасть в базовый набор представлений любого обла-
дателя так называемого высшего образования — следующие исследо-
ватели:
Карл Раймунд Поппер (1902-1994),
Томас Сэмюэл Кун (1922-1996),
Имре Лакатос (1922-1974),
Пол Карл Фейерабенд (1924-1994).
Можно обратить внимание, что все эти исследователи, кроме Поп-
пера, — ровесники Зиновьева, так что к их достижениям он отно-
сился, надо полагать, особенно ревниво, а их превосходство над
собой, следует думать, списывал на неблагоприятность социальных
условий, в каких приходилось работать, и отсюда формирование его
острой неприязни к Советской власти в 1960-х (это я интуичу, но
— самокритично). Советская власть таки мешала работать головой
даже в области теории науки (надо ведь было марксистскую диалек-
тику всюду впихивать), так что Зиновьева, как говорится, можно
понять и простить.
* * *
О социологических умопостроениях Зиновьева. Он просёк, какими
дожны быть апломбные профессорские книжки на общие темы, чтобы
пользоваться популярностью у образованцев, любящих заморачиваться
вопросами, которые им не по интеллектуальным зубам: выстраиваешь
оригинальную модельку, более-менее натягиваемую на реальность, и
далее эрудированно трындишь о ней страницах на трёхстах, не свя-
зывая себя обязательством хоть что-то обосновать корректным науч-
ным образом (не доказать, ладно: полностью надёжные доказательст-
ва — только в математике), а главное — сделать существенные
практические выводы.
«Социологические» труды Зиновлева имеют не научный, а философс-
ко-идеологически-пропагандистский характер. Называть Зиновьева
социологом — это неправильно: он — «социальный философ».
Из комментариев к первому наброску этой статьи (18.05.2016):
«Ну, он скорее моралист и памфлетист, бичеватель советских
нравов, да и там всё довольно поверхностно. Читать его всерьёз
можно было только в определённый момент — когда люди накопили
много злобы и желчи от невозможности влиять на происходящее или
хотя бы выражать свои чувства. Как только стало возможно обсуж-
дать советскую или какую-либо другую действительность открыто и
серьезно, Зиновьев быстро сошел на нет. Хотя некоторые его выпа-
ды, особенно в адрес интеллигенции, не утратили актуальности и
сейчас, но это из области нравов.»
* * *
Про военные подвиги Зиновьева. Воевал он, оказывается, только
два месяца: в марте-мае 1945 года, в качестве пилота-штурмовика,
а до того, с 1941 года по 1944 год, проводил время в лётных шко-
лах. Правда, успел получить Орден Красной Звезды. Для порядка
заметим, что к 1945 г. русские уже захватили «господство в воз-
духе», и воевать на штурмовиках стало несколько легче, чем, ска-
жем, в 1943 г. Для какого периода войны рассчитывалась средняя
продолжительность жизни лётчика-штурмовика в 10 боевых вылетов,
я не знаю.
* * *
Ещё интересные факты из жизни Зиновьева:
— в годы послевоенных сталинских репрессий он «ничего не
боялся», значит, если не стучал, то использовался
«органами» как подсадная утка;
— в 1951 году он женился на дочери работника НКВД;
— как лектор он «не договаривал до точки практически ни
одной фразы»;
— свою квартиру (да и то однокомнатную) он заполучил только
в 1960 году;
— к 1963 году он преодолел алкогольную зависимость.
Если предположить, что фрондировавшему Зиновьеву «органы» отве-
ли роль подсадной утки и использовали его в этой роли в тёмную —
для выявления людей, не лояльных к Советской власти (кто тёрся
возле Зиновьева, тот подлежал проверке), — тогда да, досье на
Зиновьева действительно могло оказаться многотомным, как об этом
уверяла его вдова. И тогда ему действительно могло многое сходить
с рук. И уникальность таланта Зиновьева могла быть ни при чём (к
производству вооружений его логика отношения не имела).
Зиновьев («Исповедь отщепенца»):
«Один из близких людей Андропова рассказал мне уже после опуб-
ликования ‘Зияющих высот’ и ‘Светлого будущего’, будто Андропов
читал и перечитывал мои книги и будто благодаря ему меня не поса-
дили на двенадцать лет (семь лет лагерей и пять лет ссылки), на
чем якобы настаивал Суслов.»
Это не противоречит версии о подсадной утке, а скорее говорит в
её пользу. Впрочем, некоторые подозревают Андропова в том, что он
сознательно работал понемногу на отступление от социализма в СССР.
* * *
О том, как Зиновьев страдал, отщепенствовал и опасался покуше-
ний на Западе. «Исповедь отщепенца»:
«Находясь на Западе, мне приходилось десятки раз летать по все-
му белу свету.»
(Заметим: не «доводилось», а «приходилось». С чего бы так? И
ещё: «наХОДясь» и «приХОДилось» почти рядом — нехорошо. Это не
считая того, что деепричастие предполагает, что в предложении
должно быть ПОДЛЕЖАЩЕЕ. То есть, надо либо «находясь на Западе, я
был вынужден…», либо «во время пребывания на Западе мне прихо-
дилось…».)
«- Вот ты летишь из Мюнхена в Нью-Йорк, — говорил я себе. —
Прекрасный самолет. Прекрасное обслуживание. Вино. Фильм. Музыка.
Еда такая, какая тебе не снилась в молодые годы. И такой порции
тебе тогда хватило бы на неделю. Несколько часов, и ты — на
другом континенте. Поразись этому чуду прогресса!»
«Несет меня в Нью-Йорк не любопытство к нравам и обычаям на
другом континенте и не интерес к красотам ‘каменных джунглей’, а
обыкновенная нужда: прочитать какие-то лекции и заработать на
жизнь. — Но все-таки чудо прогресса то, что европеец может сле-
тать в Америку, прочитать лекцию и получить за это какие-то
деньги. Потом ты полетишь с такими же лекциями в Чили и Бразилию.»
Про темы своих глобальных лекций Зиновьев помалкивает наверняка
потому, что вещал он не про логику, а про плохой СССР, то есть
был задействован в рамках «холодной войны» как элементарный про-
пагандон. Плюс ублажение Зиновьева дальними поездками должно было
прибавлять начинающим невыездным антисоветчикам неприязни к СССР.
* * *
О том, из какого простонародья вышел Зиновьев. «Исповедь отще-
пенца»:
«Родители моей матери (Василий и Анастасия Смирновы) были дово-
льно богатыми людьми. Помимо дома в деревне, самого богатого в
округе, у них были дома в Петербурге. Дед был предпринимателем,
какие тогда в большом количестве появлялись в России. Не знаю
точно, в чем состояло его дело. Знаю только, что он сам был мас-
тером на все руки и работал вместе со своими рабочими. О размерах
его богатства можно судить по тому факту, что в результате рево-
люции у него пропало двести тысяч рублей наличными. Сумма по тем
временам немалая.»
Напомним себе, что Остап Бендер в «12 стульях» охотился всего
лишь за 150 дореволюционными тысячами.
«У родителей моей матери было семь дочерей и один сын. Все дочери
были выданы замуж за уважаемых людей, по традиции, в нашем же
районе или за выходцев из наших мест. Одна из дочерей была выдана
замуж за молодого человека из зажиточной семьи, офицера царской
армии; во время революции он перешел на сторону большевиков, был
политическим комиссаром дивизии в Гражданскую войну. После войны
он стал профессиональным партийным работником среднего ранга —
был одним из секретарей областного комитета партии и членом ЦК
союзной республики.»
«Во время НЭПа мой дед снова стал частником. Будучи сам хорошим
мастером и организатором дела, он стал сравнительно зажиточным
снова. Годы НЭПа вообще были годами вспышки того образа жизни,
какой доминировал в наших краях. Но он уже был обречен. Люди не
верили в устойчивость этого состояния. Дед и бабка уже не копили
деньги, как перед революцией, а проживали их. Они вели широкий
образ жизни.»
«Мой дед по отцу и другой «богатей» из наших мест были женаты
на сестрах. Этот человек был богатым домовладельцем в Москве,
содержал большую артель (до ста человек).»
«Мой родной дядя по материнской линии, Александр Смирнов, получил
хорошее образование в Петербурге. Жил и работал в Ленинграде.
Перед войной с Германией он был заместителем директора одного из
научно-исследовательских институтов.»
«Упомяну еще об одном родственнике — о брате деда по матери. Он
насовсем переселился в Москву, имел текстильную фабрику около
Москвы.»
Никто из сельско-городского клана Зиновьевых не погиб ни в Пер-
вую Мировую войну, ни в две революции 1917 года, ни в Гражданс-
кую, ни в коллективизацию, ни даже в репрессиях 1937 года. Даже
сам антисталинист с 17 лет и будущий логик и пр. А. А. Зиновьев
— и тот уцелел. Зиновьев:
«Наши родственники, за исключением Маева [ставшего «членом ЦК
союзной республики» — А. Б.], не имели никакого отношения к под-
готовке и проведению революции. Но они и не стали врагами револю-
ции. Не стали и жертвами. Их не тронули в городах. Естественно,
их не тронули и в деревне.»
«…сталинские репрессии мы воспринимали как продолжение рево-
люции и Гражданской войны. Впрочем, моего окружения они тогда не
коснулись почти совсем.»
А в Великую Отечественную войну погибли только те из клана
Зиновьевых, кто оказались в ленинградской ловушке. А прочие даже
под оккупацией не были. РЕДКОСТНО везучее семейство.
Боьшие неприятности семьи Зиновьевых при Советской власти, тем
не менее, имели место:
«Хотя мы все усердно работали, я не могу сказать, что мы имели в
достатке еду и одежду. Одежду нам перешивали из старых вещей. Мы
донашивали то, что оставалось от старших братьев и сестер. Обновы
нам делали только в крайних случаях и к праздникам. Обычно мы
недоедали и постоянно испытывали голод. Мясо ели редко и мало.
Физическая усталость и скромное питание задерживали наше
формирование.»
Но если нарожали 11 детей (9 дожило до взрослости), этого и
следовало ожидать. Особенно в условиях, когда кого-то эксплуати-
ровать стало уже затруднительно.
Правда, жилищные условия были по-прежнему ОК:
«К женитьбе отца дед построил новый дом. По размерам и удобствам
он стал одним из лучших в округе. Жилая часть дома была сделана
по образцу городских квартир. Отдельная кухня, спальня для отца и
матери, спальня для дедушки и бабушки, спальня для старших детей,
горница. Горница — это большая комната для приема гостей. В ней
стоял посудный шкаф, комод, стол человек на двадцать, диван,
венские стулья, цветы. Висело большое зеркало, иконы, картины.
Одна из картин — портрет царя Александра Второго. Он висел вплоть
до отъезда всей семьи в Москву в 1946 году. И никто и никогда не
сделал по этому поводу ни одного замечания, хотя у нас часто
бывали начальники из Чухломы и даже Костромы.» «Дом был окружен
садом. К саду примыкал огород. В нем был пруд и баня. Баня была с
печкой, парилкой и раздевалкой. Такая баня была единственной во
всей округе.»
Далее там же:
«Мать вступила в колхоз по очень простой причине: с такой семь-
ей жить в городе было бы невозможно. Она избрала единственно
правильную тактику: растить детей и постепенно отправлять в
Москву. Отец в колхоз не вступил, поскольку считался постоянным
жителем Москвы (имел московскую прописку и жилплощадь).»
Зиновьев-старший, наверное, был местами не такой уж промах,
хотя Зиновьев-младший и пишет о нём следующее(там же):
«Отец был человеком совершенно непрактичным в бытовом отноше-
нии. Он варил гигантскую кастрюлю супа на целую неделю. При одном
воспоминании об этом супе меня до сих пор тошнит. Один раз он
где-то приобрел курицу и сварил ее с потрохами и перьями. Над
этой историей потом потешались много лет наши соседи и знакомые.
Уже после войны, когда мы жили в Москве, мать послала отца в
больницу, чтобы оттуда присылали медицинскую сестру делать ей
уколы. В больнице не поняли, в чем дело, и уколы стали делать
отцу. Так продолжалось несколько дней.»
По-моему, это должно называться не «непрактичный», а много
хуже.
Итого у семьи Зиновьевых:
— благоустроенной близкой родни в обеих столицах хватало;
про её прижимистость Зиновьев ничего не говорит, значит,
помощь перепадала;
— сельская усадьба была отличной, на кулацком уровне:
— имелись хоть убогая, но своя постоянная жилплощадь и
прописка в вожделенной Москве, а что это значило в
1930-е — вспоминаем «Золотого телёнка» Ильфа и Петрова;
— основания считать себя сильно урезанным по части собст-
венности в пользу новой «элиты» у Зиновьева имелись.
* * *
Зиновьев и алкоголь («Исповедь отщепенца»):
«Дедушка был не прочь выпить. И был довольно крепким на этот
счет. По рассказам знакомых, в молодости он мог выпить целый литр
водки и оставаться на своих двоих.» «По всей вероятности, я в
этом отношении пошел в деда. Мне тоже приходилось выпивать огром-
ное количество спиртного и оставаться на ногах. После войны, на-
пример, я выпил в кафе в Вене один больше, чем десять австрийцев
вместе. И после этого я добрался до своей части, избежав подозре-
ний патрулей. Мне тоже приходилось выигрывать соревнования, хотя
мои конкуренты внешне выглядели гораздо сильнее меня. Иногда это
случалось в пьяном состоянии. На спортивных соревнованиях в Бра-
тиславе в 1946 году меня буквально приволокли на беговую дорожку
бежать на три или даже пять километров. Я прибежал первым. Прав-
да, в объяснение моего ‘успеха’ можно сказать, что мои конкурен-
ты тоже были хороши: всю предшествующую ночь мы пьянствовали
вместе.»
Вот только не надо про то, что ВСЕ так делали в молодости,
особенно во время военной службы. И странный у нас отщепенец,
который выпить за компанию не дурак. Помню, в нашем батальоне
офицеры несколько дерябнули во время выезда на зимние учения в
калмыцкую степь, район Абганерово, а солдаты про это донесли, и
замполит полка расследовал это дело, поскольку мы как раз не
выполнили боевой задачи (не смогли заставить работать мобильный
высотомер на 20-градусном морозе, с запиткой от дизель-электро-
генераторов), так вот я тогда принципиально не пил, из-за чего
реально находился на положении белой вороны (но не то, чтобы
сильно: рядом сидел, на закуску налегал).
* * *
По состоянию на 16.06.2016 в немецкой и английской википедиях
информация о Зиновьеве — скромненькая, в польской, итальянской,
испанской википедиях минимальная. В эстонской, японской и шведс-
кой она ещё меньше. Во французской, чешской, болгарской её нет
вообще. Я это понимаю так, что нигде, кроме России, культурно
значимым явлением Зиновьев не стал: не потому, что он — запатри-
отствовавший русский (Солженицын — как бы тоже русский и тоже
запатриотствовал после падения СССР), а потому что прозу писал
занудливую, «философию» — недостаточно мутную, а «логику» —
слишком специальную. Кстати, к Солженицыну Зиновьев, наверное,
больше всего славу и ревновал. Думаю, и в как бы сталинистах
Зиновьев под конец оказался частично из стремления что-то сделать
в пику Солженицыну.
По уровню новизны и значимости натворённого в области идей
Александр Зиновьев стоит как минимум на ступень ниже таких фигур,
как Исаак Ньютон, Готфрид Вильгельм Лейбниц, Чарлз Дарвин, Нико-
лай Лобачевский, Дмитрий Менделеев: Зиновьев не причастен ни к
порождению новой мыслительной парадигмы, ни к основанию новой
научной области, ни хотя бы к решению важной научно-практической
проблемы.
Кстати, по состоянию на 16.06.2016 в русскоязычной википедии,
в которой уже чего только нет, начисто отсутствовала статья
«логика науки»: может быть, потому, что спецы по логике науки
брезгуют википедией, а может, и потому что логика науки очень
мало кому интересна и ещё менее кому полезна. А жаль: толковое
представление об устройстве научного знания многим не помешало бы
(я бы его даже в программу средней школы включил — а хоть бы и в
целях: это уменьшило бы количество совсем уж дурацкой критики по
моему адресу).
* * *
Главное о Зиновьеве: вне своей логики он не конструктивен. Об-
читавшись Зиновьева, можно прийти к выводу, что куда ни кинь —
всюду клин: западнизм существенно дефективен, а социализм так и
вовсе чёрт знает что. Вот, скажем, Иван Солоневич, тоже грызун
советского социализма, — тенденциозен и жлобаст, но у него хотя
бы есть развёрнутое практическое предложение (пусть и негодное):
«народная монархия». А у Зиновьева — НИЧЕГО. Написал он, правда,
книгу «Идеология партии будущего» (2003), но в ней только рассуж-
дения о том, какой эта новая идеология должна быть. Кстати, моде-
ралистический подход в его требования аккурат вписывается. И
вдобавок моя книга «Модерализм: идеология новой цивилизации»
лежит в сети с 2001 года примерно. То есть, «предтеча» немножко
опоздал со своими рекомендациями. Совсем чуть-чуть.
* * *
Данная статья про Александра Зиновьева написалась как-то быстро
и легко, хотя замысел отнюдь не вынашивался годами (разве что
где-то в совсем уж подсознании). Надеюсь, это обусловлено только
хорошим — к примеру, моим восхождением на следующую ступень
умственного развития: на предыдущей ступени Зиновьев был почти
совсем OK, на теперешней он уже слишком позёристый, пропагандю-
чистый и неконструктивистый.
* * *
Одна читательница попрекнула меня тем, что я оказался по-чёрно-
му неблагодарным к Зиновьеву, хотя он мой как бы учитель в каких-
то там вещах. Могу повернуть это иначе: Зиновьева использовали в
своё время как инструмент разрушения моей страны, и я «повёлся»
на него, но потом всё же прозрел. По правде говоря, я кого только
не читал в ранней молодости и у кого только не заимствовал те или
иные толковые (а может, ошибочные) частности. У Адольфа Гитлера,
к примеру. И что, его мне тоже считать своим учителем и публично
проявлять к нему глубокое уважение? Но, во-первых, у меня нет в
этом эмоциональной потребности, а прикидываться более хорошим
(ладно, менее плохим), чем я есть, — это не мой стиль. Во-вто-
рых, всё равно ж не поймут-с, но обгадят-с. В-третьих, крепко-
критическое отношение к авторитетам — это необходимое условие
продвижения к новым сложным истинам, а меня к ним таки тянет.
Заимствовать (не опускаясь до плагиата) — не значит вешать на
себя моральное обязательство быть в критике более снисходительным
к «донору», чем к другим: может, «донор» и сам это заимствованное
спёр у кого-то — и перефразировал до слабой узнаваемости. Поди
ещё проверь.
* * *
Супруга сабджекта Ольга — творец мифа о супервеликом Зиновье-
ве. Правда, она с этого мифа подкармливается, так что объективно
у неё есть большой интерес в том, чтобы наисветлейший образ Зи-
новьева был сногосшибательно величественным. Из мифа (см. ст.
«Как убивали Александра Зиновьева»):
«‘Логик’ — под таким кодовым словом фигурировал Александр
Александрович Зиновьев в многотомных донесениях о нём в КГБ.»
«То, что происходит на стыке интересов специальных служб Герма-
нии и США, вернее, столкновения интересов этих двух стран, —
история длинная, многозначная и не до конца раскрываемая по
вполне понятным причинам: гриф ‘Совершенно секретно’ не нуждается
в длинном объяснении.»
«В эмиграции на Александра Зиновьева было совершено пять поку-
шений. И совершили их точно спецслужбы. Но утверждать, что это
были советские КГБ или ГРУ, я не могу, потому что это могли быть
и американские, и немецкие, и английские спецслужбы. Дело в том,
что он в силу наподкупности, неукротимости и цельности своего
характера был неудобен всем властям.»
И т. д. Уделялось ли в самом деле такое значительное внимание
Зиновьеву, а если уделялось, то почему, — вопрос сложный и не
имеющий большого значения. Допустим, уделялось. Это можно объяс-
нить, к примеру, тем, что подразделение, которому было поручено
to keep eye on Zinoviev, раздувало значимость своей работы в
корыстных целях. Или тем, что Зиновьев использовался как учебный
объект, на котором спецслужбовая молодёжь упражнялась в делании
гадостей. Вот не верится в то, что очень стремились убить, но
так и не удалось. Попугать — ещё куда ни шло.
* * *
Что почерпнуто у Зиновьева лично мной:
— одиночество — плата за иключительность;
— «профессионально изощрённые глупцы» (очень нужное понятие
для обозначения тех, кто вроде как хороши в своих узких
профессиях, но несут чушь на общие темы);
— прогресса нет — есть прогрессирующий паралич (правда, тут
Зиновьев меня не обогатил, а только укрепил, но это тоже
немало; и я бы уточнил, что немножко прогресса всё же име-
ется: к примеру, я вот книжки какие-то написал, и Зиновьев
тоже);
— наибольшие шансы на карьеру — у среднеподлых индивидов,
а не у честных людей (Зиновьев, правда, относил это только
к советскому обществу).
Идеальных авторов не бывает, поэтому можно рекомендовать для
чтения ряд произведений Зиновьева («Гомо советикус», «Исповедь
отщепенца» и что-то ещё), но с оговорками (см. выше). Я взълся
тут на этого писателя не потому, что он с недостатками, а потому
что его презентируют как могучее «последнее слово», чем мешают
проталкивать в массы более свежие, более актуальные вещи, частью
опирающиеся на Зиновьева как на этап в прогрессирующем параличе…
эээ…. в развитии мысли. Кто в своём интеллектуальном восхожде-
нии остановился на рубеже Зиновьева со «товарищи» (Солоневич,
Буковский и т. п.), тот, извините, немножко не догоняет и где-то
даже тормозит.
* * *
Из обсуждения (18.07.2016):
«Ещё один пример типичного криптоеврея: недавно умерший Алек-
сандр Алексндрович Зиновьев. Обратите внимание как его усиленно
всегда впаривала еврейская пресса. Кем она его только не называ-
ла: и выдающимся логиком и, знаменитым писателем, публицистом,
общественным дейятелем, и русские дураки как всегда уши развеши-
вали. Но когда он 30 лет назад написал пасквиль на СССР под ха-
рактерным названием «Зияющие высоты» — это для него была наша
родина, то тогда он рекламировался на Голосе Америке как еврейс-
кий диссидент, борец за право выезда. Надо полагать сейчас у нас
в России с подачи таких, как Зиновьев, осталось только зияние —
без высот. Его судьба типичная евтушенко-рабиновическая судьба
криптоеврея — матёрого врага России, маскировавшегося всегда
экспертом по проблемам России, как его всегда и пропихивала
еврейская пресса. Ещё пареньком он уже ухитрился при Сталине
сесть за политику. Он уже тогда лютой ненавистью ненавидел
Сталина, вырвашего верховную власть из рук евреев. В университете
основал кружок, где под видом логики собирались подисидентство-
вать, выпить и выразить свои симпатии молодому Израилю, Зиновьев
вместе с тремя другими евреями (с 1952 г.; в Кружок также входили
Б. А. Грушин, М. К. Мамардашвили (с понтом грузинский философ,
такой же как нынешний президент иСаакашвилли) и Г. П.
Щедровицкий). Зиновьева еврейская пресса представляет выходцем
как из крестьянской семьи (своих они не сдают) от отца Александра
Яковлевича, забывая сказать, что семья то его многодетная была
еврейской. И из МГУ его уволили потому что он отказался уволить
двух евреев. В Москве рядом с метро Таганская-кольцевая есть
еврейский книжный магазин под названием типа «Эмигрантская книга»
— там этого Зиновьева навалом: там его книги с фотографиями в
разных позах с друзьями — все его друзья — махровейшие сионисты
— начиная с Вейля из «Свободной Европы» и вся эта международная
сионистско-еврейская помойка: Буковские и т. д. и т. п. Все эти
фотографии типа: мы все стоим обнявшись в Израиле у горы Синай,
затем в Москве с театральными режиссёрами типа Фоменко, затем в
Мюнхене, то есть этот с понтом, сын костромского крестьянина.
представитель типично среднеевропейской интеллектульной богемы
самого пархатейшего пошиба. В этом и есть причина всегдашней, как
говорят евреи, ангажированности Сан Саныча. Хорошо что на земле
есть смерть и даже избраннейшие евреи умирают. Смерть — великий
уравнитель. А книг ему еврейские его друзья напечатали — навалом
— рассуждизмы Зиновьева о судьба России. И так всё хитро плетёт,
как другой еврей — Александр Исаакович Солженицин. Нет чтобы
прямо и без обиняков, как еврей Лев Аннинский, написать честную
еврейскую книгу под названием «Какая Россия (мне, ж-ду) нужна.»
As is and no comment. Есть, значит, вот и такое специфическое
мнение. Я его здесь только фиксирую.
* * *
«Конструктив у Зиновьева (в сухом остатке) вижу один: он —
сторонник социального государства, которое вникает в трудности
простого человека и заботится о нём. А напускной радикализм
(«Сталин-Сталин-суперсталин») прикрывает вторичность и
безобидность этого конструктива.
И — да, похоже, в СССР Зиновьев таким не был. А Запад доста-
точно требователен к непростым (талантливым) людям вроде Зиновь-
ева, и умеет выжимать из них много… Тут и повод подумать, что
советская уравниловка не так плоха: профессор остаётся почти
нищим, но зато сохраняет и льготы, положенные нищему, в виде
заботы о нём ‘богоугодных заведений’.»
Конструктив нужен НОВЫЙ. Иначе это не конструктив, а перепев,
пусть и своими словами.
Помощь людям от государства должна быть ограниченной, а то люди
портятся. Если бы Зиновьев разобрался с оптимумом форм и размеров
этой помощи и потом нам поведал, я бы сказал: таки да, конструк-
тив есть, причём важный.
Литература:
Зиновьев А. А. «Гомо советикус».
Зиновьев А. А. «Исповедь отщепенца».
Зиновьев А. А. «Пара беллум».
Зиновьев А. А. «Коммунизм как реальность».
Зиновьев А. А. «Кризис коммунизма».
Зиновьев А. А. «Запад: феномен западнизма».
Зиновьева О. «Как убивали Александра Зиновьева».
Свидетельство о публикации №216061101445 //https://proza.ru/2016/06/11/1445
См. также: http://zinoviev.info/wps/archives/category/новости/зиновьеву-100
*
http://jezmmm.ru/philosophy/shlemovana/2020/08/23/aleksandr-aleksandrovich-zinovev-globalnyj-chelovejnik/ (обязательно к прочтению!)
https://youtu.be/V45zszT868s — А. Зиновьев, недопонятый гений: Завещание.
Александр Зиновьев — большое интервью о мировом негодяйстве газете Завтра:
https://youtu.be/fXT22K5TPHo?si=tGeSAQMoMQgAwGHk