Для проекта «После» Дмитрий Ицкович и Иван Давыдов поговорили с юристом и политологом Владимиром Пастуховым — на этот раз о том, нужен ли России федерализм, может ли здесь появиться настоящая федерация, и если да, то на каких принципах она должна строиться.

Тема федерального устройства России стала очень сильно меня напрягать без малого лет тридцать тому назад, то есть в тот момент, когда всех напрягало что-то другое. Это было самое начало 1990-х, и всех страшно волновала демократия, форма правления, президент, суперпрезидент, президент-монарх. И я тогда стал для себя разбираться, причём на самом примитивном уровне, отталкиваясь от базового набора знаний чуть ли не студента юридического факультета: вот есть формы правления, есть формы государственного устройства и есть политические режимы. И дальше — как схемки в классной комнате: формы правления бывают монархическая и республиканская, республики бывают парламентские, президентские и всякие смешанные, государственное устройство является унитарным, федеративным или полуфедеративным, режимы бывают авторитарными и тоталитарными. Такая вот табличка для студентов. Я бегал по ней как белка в колесе, и мне всё время не хватало какого-то ленинского звена, зацепившись за которое можно вытащить всю цепочку. Все были повёрнуты на этих цитатах Ильича. И в какой-то момент я понял, что везде есть многовариантность, что общество может быть сформатировано по-разному, но различные сценарии зависят, в основном, от случайности: кому-то такая идея в голову пришла, а где-то зашла другая идея. Значение субъективного фактора колоссально, но есть одна вещь, которая объективна. Эта объективная вещь — как данный народ, нация, полунация себя структурируют, как они себя соединяют в целое. И вот от этого вопроса, от того, каким методом, снизу или сверху, они соединяют себя в целое, дальше зависит всё остальное, потому что под это подстраиваются все формы правления. И я вычленил тему формирования единства. Для меня федерация не была темой, у меня была тема конституирования общества. Я понял, что конституирование общества идёт не от того, выбираем мы царя или не выбираем, назначаем или не назначаем, а от того, как и через что части соединяют себя и становятся целым. И вот, собственно говоря, с этого момента я держу в прицеле этот вопрос, потому что для меня вопрос федерации не имеет какого-то самостоятельного значения, у меня нет какой-то любви к федерации: мол, я люблю федерацию, но не люблю унитарное государство, потому что федерация — она «красивше». Для меня вопрос в том, что для такой страны, как Россия, является оптимальной формой соединения частей в целое и что мы можем предложить такого, чтобы это соединение было стабильным. Чтобы это была стабильная химическая формула и чтобы она не распадалась сразу же на какие-то части. Вопрос именно в том, может ли формула федерации обеспечить такую стабильность для России. Или это плохая формула и наоборот — при федерации Россия никогда не будет стабильным образованием, а стабильным образованием она может быть только при некоей самодержавной связке сверху, имперской, когда это всё держится на голой силе. Это практический ракурс, которого я хотел бы придерживаться.

Целостность как ценность

По моим наблюдениям, наверное, никогда в истории существования этой цивилизации такое количество частных лиц и их объединений не желало, чтобы Россия распалась на части и желательно каким-то образом трансформировалась в содружество мелких, никому не создающих угрозу княжеств. То есть, опустив всех жителей Украины, которые, безусловно, имеют право такого желать, я добавлю к ним значительную часть европейцев и вообще западного мира. А за спиной, собственно, сидят китайцы, которые желают того же самого, но только чтобы чужими руками. Сейчас есть реально критическая масса людей, которые действительно искренне и не скажу, что без повода, желают распада России на составные части и устранения этого цивилизационного навеса над Евразией. Это всё мы создали своими руками, объективно даже пожаловаться некому, потому что политика последних 15 лет, начиная с Мюнхена, вела к тому, чтобы людям именно так хотелось желать и думать. Возникает вопрос: а с другой стороны что? Понятно, что могут сказать те, кто является прямыми или косвенными бенефициарами существующего режима. Но там нет рефлексии. Однако есть и рефлексирующая часть общества, и что она может в ответ сказать? Есть два аргумента. Первый такой замаскированно-рационалистический: «Ребята, вам легче не будет, потому что есть объективная реальность, тонны ядерного оружия, довольно воинственный при всём при том и живучий народец. И если он распадётся на части и эти части превратятся в маленькие плохо управляемые Афганистаны, но с набором ракет, то это образует такую цивилизационную воронку размером с 1/6 часть суши, в которую много чего провалится». Но я не хотел бы прибегать к этому аргументу, потому что он немного лукавый. Я скажу просто, что являюсь частью этой культуры, я ею воспитан, она внутри меня, экзистенциально для меня важно, чтобы эта культура существовала. А существовать нормально она может, если она будет неразделённой. Была такая книга — «Эгоистичный ген», о том, что все гены нацелены и заточены на то, чтобы эволюционно выживать. В некоторой степени во мне живёт этот ген русской культуры, то есть я, помимо своеволия, эволюционно заточен на то, чтобы эта культура продолжалась, и против того, чтобы она совершала акт такого культурного суицида.

Какие у меня разногласия с сегодняшним режимом? Бывают стилистические, а у меня биологические. Как носитель эгоистичного гена, я чувствую опасность суицидального синдрома русской культуры, и, соответственно, стараюсь ему противостоять, потому что та стратегия поведения этого культурного гена, которая сегодня у нас в России, ведёт к гибели культуры и к её распаду. Я ищу в этом лабиринте любые варианты, в которых культура могла бы сохраниться. Поэтому у меня нет рационального ответа на ваш вопрос, является ли единство России ценностью. Ответ простой — для меня да. Почему? Потому что я русский. При этом я допускаю, что мои интересы могут не совпадать с интересами других культур. Сохранение русской культуры и русской государственности, естественно, в очищенном от милитаризма и от всевозможных расовых теорий виде, — в интересах человечества. Потому что мирная и связующая, а не разъединяющая, культура всем полезна. А для кого-то это не так. Если бы на моём месте сидел сейчас какой-нибудь восточно-европейский философ, он был бы менее категоричен в этом вопросе, понимаете? Мы не можем все выскочить из своей шкуры. И он сказал бы, что ну да, видали мы всяких бинго. Но для меня это предустановленная цель, то есть да, я желаю сохранения этой культуры, и, по возможности, в её неразделённом виде с государственностью. Должны ли мы сохранить Россию абсолютно точь-в-точь в существующих границах или даже нарастить, как кому-то мечтается? Тут я менее категоричен, я считаю, что важно, чтобы это была жизнеспособная и самовоспроизводящаяся культура в устойчивых государственных границах с устойчивыми государственными формами. Будут ли при этом, с целью оптимизации, какие-то минимальные или существенные потери — это не так важно.

Конец империи

Пока с федерацией в России ничего не получилось. Мы имеем на бумаге Россию как федерацию ровно 100 лет. И при этом мы прекрасно понимаем, что никакой федерации в России никогда не было по определению. И в этом одна из сложностей, потому что когда мы сегодня начинаем вести разговор о федерации в России, мы всё время пытаемся зацепиться мыслью за аналогию. Мы говорим: «Федерация в России — это как в СССР». Это неправильная аналогия, потому что в СССР не было федерации. «Ладно, федерация в России — это как в Америке или в Германии». Но это тоже будет неправильная аналогия, потому что такая федерация, скорее всего, в России просто невозможна. Первая сложность состоит в том, что движение федерации — это движение не назад и не вбок, а куда-то вперёд, в неизведанное. Мало того, что мы должны создать в России федерацию, которой здесь никогда не было, но мы должны создать федерацию, которой нигде, скорее всего, в таком виде не было, потому что нигде не было таких изначально плохих или сложных условий для формирования государственности снизу вверх, а не сверху вниз, как в России. Вот первая проблема, которую надо понимать: проблема создания федеративной России — это абсолютно голое творчество, это чистая фантазия, которая требует довольно большого мужества и смелости. Это проект, равный по наглости большевистскому проекту. Потому что ни за то, что было у себя раньше, ни за то, что было где-то у кого-то у других, зацепиться невозможно. Соответственно, федерация — это какая-то форма сцепки частей России, населения и регионов, и единственное, что мы о ней можем сказать, — что для нас это альтернатива имперской сцепки. Имперская сцепка — это понятно, это было всегда, со времён Ивана III в разных вариациях наращивалась культура имперской сцепки сверху вниз при наличии бога-царя. Очень важной частью этой сцепки являлась сакральная фигура руководителя страны — неважно, как он называется, — национального лидера, царя, императора, генсека, президента, супер-пупер президента, но эта фигура обязательно должна быть сакральной, из эпохи фараонов. Потому что энергетически фигура, личность этого человека является воплощением единства нации, а не какая-то абстракция, и за счёт сакральности и святости этой фигуры всё удерживается. А дальше уже эта фигура имеет дополнительную энергетику святости, она, в общем, стабилизирует репрессивную машину, которая сверху вниз давит и удерживает единство государства. Это понятная модель. Есть население, это население спаяно, в первую очередь, чувством, а не рациональным. Свои религиозные чувства оно сублимирует в странное уверование в бога-человека — национального лидера. Национальный лидер самим фактом своего существования становится главным стабилизирующим элементом системы. Опираясь на эту подушку сакральности, он выстраивает под себя аппарат насилия и удерживает массу в единстве. Вот понятная, работающая схема. Но дальше возникают два вопроса. Why not? Почему, собственно говоря, не продолжать работать по этой схеме дальше? И второй — есть ли ей замена и является ли такой заменой федерация? Движение мысли должно идти в этом направлении. Сегодня мы пытаемся сконструировать эту модель для себя, эту несостоявшуюся третью главу российской Конституции, из-за которой всё и провалилось. Ельцин, по сути, закрепил имперскую модель, которую я описал. Не называя вещи своими именами, он заложил в Конституцию возможность воспроизведения сакральной модели единства, заменив генерального секретаря на президента. А дальше уже Путин, переняв сакральность из рук Ельцина, выстроил до конца всё то, что предполагается, — машину насилия, соединив таким образом сверху обручем страну. И тут три вопроса — почему не оставить это, можно ли вообще в принципе как-то без этого жить, и если да, то может ли федерация быть решением?

В головах значительной части людей, которые не согласны с существующим режимом, есть некая метафора, что проблема не в идеологии как таковой, а проблема в её качестве, в её наполнении. И если эти «излучающие башни» получить в хорошие руки и начать транслировать правильные мысли, то система заработает хорошо. Условно говоря, мы поменяем Путина на Навального, и всё то, что работало плохо, начнёт работать хорошо. Мы посадим на телевидении вместо Соловьева Пионтковского, и Пионтковский в течение месяца переформатирует «из Савла в Павла» русский народ, и все начнут любить демократию и не любить Путина. Просто у всех этих людей короткая память, потому что Борис Николаевич Ельцин, когда пришел во власть, неплохо смотрелся. Подавляющее большинство смотрело на него как на молодого, рационального сподвижника Собчака, который пришёл к власти, чтобы расчистить её от болезненного маразма. Какие у него были идеи? Административная реформа, демократизация, то-сё. А дальше среда его поглотила. Люди, которые думают, что нужно только «неправильную пропаганду» заменить на правильную, — это неисправимые большевики. Это люди, которые отрицают объективность культуры, традиции, истории. Это волюнтаристы. Они считают, что можно раскроить культуру как материал под плащ. Хочешь, сделаю плащ из этого куска ткани или пляжные трусы? Но так это не работает, потому что, на самом деле, кто бы ни пришёл к власти, через какое-то время логика борьбы за эту власть заставит его подчиняться.

Я глубоко убеждён в том, что культурная среда осваивает и перерабатывает любого лидера, в конечном счёте она его форматирует под себя. Лидеру кажется, что он эту массу может переломить. Это глубочайшая иллюзия, потому что за массой стоят многовековая традиция и инерция. Как только он начнёт эту массу «шпиговать», как он думает, своими идеями, эта масса, как Солярис, будет идти и верить в себя, но на самом деле их перерабатывают в перегной.

Вспомним историю. Пришли большевики, у которых была по-настоящему мощнейшая, «на коленке» сбацанная марксистская идеология, которые были бешеными головорезами и для которых насилие было религией. Они эту страну поставили в самую неудобную позу, отымели её по полной программе, но ровно через 20–25 лет страна придала большевистскому течению формат сталинизма, вернув всё к нормальной самодержавной империи, только перекрашенной. Это будет с каждым. Надо понимать, что никакого другого варианта нет, это будет вариант «бодался телёнок с дубом», каждый, кто придёт с мыслями «я их сейчас всех перелопачу с помощью агитпропаганды», поймёт, что он бодается с дубом, культура перелопатит его. Всё это утопия, но это опасная и страшная утопия. А дальше будет происходить следующее: логика развития у таких развилок «вождь — масса» одна — это всё уводит в милитаризм. Это всё всегда заканчивается войной, а война всегда заканчивается революцией, а революция заканчивается распадом. Проблема с имперской связкой в том, что она предполагает, что в России всегда будут существовать циклы, которые выглядят так: революция — вождизм — царизм — имперскость — тоталитаризм — война — революция — распад. При этом маховик будет раскручиваться, то есть с какой-то точки это означает, что после какой-то следующей революции эта система реально не соберётся. Моё ощущение, что та революция, которая будет, может оказаться последней. Мир так устроен, что ему рано или поздно приходит конец, и на эти круги лимит исчерпан. Я в жизни бы не предлагал никакого федерализма, кому нужны эти эксперименты? Но мой ответ очень простой: внутри имперской модели мы исчерпали возможности для циклического развития, и следующий круг будет кругом распада, после него мы не соберёмся. Я просто считаю, что вариант имперского сочленения уже сразу внутри себя закладывает свою смерть.

Унитарное государство обречено на имперскость

Теперь поговорим об унитарном государстве как об альтернативе. Это самообман, потому что как унитарное государство не станет имперским? Унитарное государство потребует какой-то дополнительный обруч, этим обручем в конце концов станет иррациональная вера в лидера, и дальше всё пойдёт по новой. Имперскость является единственной формой унитарного государства в России. У нас унитарное государство и было всё время, и мы эмпирически доказали, что унитарное государство в России может быть только имперским. Почему оно 500 лет могло существовать только в этой форме, а теперь кто-то решил, что сейчас он изобретёт унитарное государство как лучшую алхимическую формулу? В унитарном государстве уже заложено всё то, что мы видим. Нужно государство на каких-то совершенно других принципах. Я считаю, что есть альтернатива, и она очень простая — унитарно-имперско-тоталитарная формула, которая предполагает через каждый цикл войну и революцию, или федеративно-демократическая формула, которая предполагает возможность выхода из цикла.

Тупиковость унитарного устройства доказана эмпирически. Выбор в пользу федерации безальтернативен. Другого нет, поэтому давайте рассуждать, как это может работать. Потому что если мы придём к выводу, что федерация не работает, то надо закрывать лавочку, надо проект «Россия» закрывать. То есть надо либо признать, что наш проект не жизнеспособен, что мы можем существовать только в уродливой форме, и эта уродливая форма в условиях современного мира исчерпала себя и стала просто опасной для всех, либо нам придётся доказать, что мы-таки можем существовать в федеративной форме. И здесь возникает первая загвоздка, которая связана с бытовым понимаем того, что такое федерация. Это бытовое понимание является абсолютно советским, абсолютно идиотическим, потому что оно рождено из каких-то сталинско-ленинских, непонятно откуда взявшихся, формул. И ключевое в таком понимании федерации — то, что это якобы договорное государственное устройство. Что-то вроде картины «Казаки пишут письмо турецкому султану»: должны собраться там какие-то регионы, сесть и прийти к консенсусу. Дальше они должны будут договориться о том, как они живут. При этом они же такие непоседливые: сегодня договорились, завтра не договорились, тут сошлись во взглядах, тут не сошлись, кто-то обиделся, кто-то вообще выйдет из этой федерации. Его тогда надо уговаривать: мол, ты не уходи, дорогой. А он, чтобы не уходить, начинает торговаться. А если его отпускать, то все тогда разбегутся, и тогда наплевать на всю эту федерацию! Можно, в конце концов, послать туда либо армию, либо большой отряд киллеров и по понятиям с ним разобраться, и на этом вся федерация заканчивается. Не так это разве?

Еще один противовес

Получается, что идея федерации — это совершенно утопическая идея, поэтому мы всё время возвращаемся туда, откуда пришли, — к имперской унитарной форме. Но ключевое и главное, что я для себя достаточно давно усвоил в понимании федерации, — это то, что никакого отношения к «договорняку» федерация не имеет. Федерация — это разновидность централизованной власти, но выстроенная особым способом. Она никакого такого «договорняка», кроме одного-единственного Учредительного собрания, не предполагает. И это Учредительное собрание должно конституировать федерацию не от имени субъектов, которые её составили, не от имени регионов, а от имени населения этих регионов, что не одно и то же. Вообще, слово «субъекты», с моей точки зрения, абсолютно методологично, ублюдочно и не может употребляться.

Я думаю, что лучше бы такое конституирование одобрялось конституционными конвентами, а вовсе не органами власти этих регионов. Конституирование — это система, которая должна идти от нации, федерация должна создаваться неразделённой нацией, это очень важный вопрос. Федерация должна создаваться неразделённой нацией, но как бы раздельными её частями, а не региональными правительствами, которые там о чём-то с собой договариваются, как это всегда выглядит. У нас всегда это выглядит так, что вроде как Борис Николаевич Ельцин садится с Шаймиевым и у них там такие большие «тёрки». И они смотрят, кто этот канат может перетянуть на себя. Вот это как раз не федерация, это пародия на неё. Федерация — это когда по всей стране создаются конституционные конвенты, которые говорят, что они создают некую новую государственность, но устроенную определённым образом, в котором есть дополнительный унитарному государству разрез. Я, кстати, не вижу там опции выхода. Федерация — это не акционерное общество, где всегда можно забрать свою долю, это о другом. Возникает вопрос — а о чём же другом? Здесь есть некая догадка, которую я вытащил из федералистов. Когда я читал обоснование американской федерации — там очень много мотивации было, почему так, а не иначе, — я понял, что это вообще о другом, это разделение властей, это просто углубление и усложнение системы Локка — Монтескье для больших, сложноорганизованных обществ. В некоей примитивной форме это четвёртое разделение властей. Это ещё один разрез разделения властей наряду с делением на законодательную, исполнительную и судебную власть. В некоторых случаях для того, чтобы обеспечивать устойчивость и жизнеспособность общества, возникает необходимость создать ещё один разрез деления — не вертикальный, а горизонтальный.

При этом горизонтальном делении возникает новый пласт конкуренции властей. У нас есть конкуренция законодательной, исполнительной и судебной власти, этого никто не отменяет, но параллельно появляется ещё одна, искусственным путём созданная, конкуренция региональной и центральной власти. Я обращаю внимание на словосочетание «искусственным путём», потому что разделение властей у нас точно так же понимается примитивно: кто-то пришёл и, как яблоко ножом, разрезал власть на три части, эти три части независимо существуют и бьют друг другу морду. Надо понимать, что общество, в котором реально были бы разделены власти, просто было бы нежизнеспособным, потому что власть всегда есть и будет едина. И разделение властей — это искусственно созданная конструкция внутри единой на самом деле власти. В этом вся гениальность идей эпохи Нового времени: они нашли способ искусственно конструировать единую власть таким образом, что внутри неё заложена конкуренция. Но эта конкуренция никогда не выходит за рамки, никогда не нарушает единства, там встроены очень мощные механизмы, которые на самом деле предотвращают войну властей. Разделение властей и война властей — это разные вещи. Война властей недопустима и не допускается, как только начинается война властей, это называется конституционным кризисом. А конституционный кризис ведёт к коллапсу и к гибели государства. Работает только конкуренция. Это как бокс и уличная драка.

Для федеративного государства добавляется ещё один ракурс — не войны центра и регионов, а их особых взаимоотношений, в которых заложен управляемый конфликт. Заложено правило, согласно которому у регионов есть целый комплекс неотъемлемых прав и полномочий, и внутри этих прав и полномочий они могут начистить морду центральной власти. Но только внутри этих прав и полномочий, зато они там заложены. Что такое федерация по сути? Это такое устройство России, которое искусственно перетягивает часть денег и властных полномочий от центра вниз, но ровно настолько, чтобы, с одной стороны, центр продолжал оставаться мощным и удерживал государство, а с другой — не превратился в супермонстра, который готов подавить всех остальных. Это еще один противовес. Что такое разделение властей? Система сдержек и противовесов. Но в такой растянутой стране, как Россия, потребуется дополнительная гирька. Эта дополнительная гирька уравновесит историческую тягу к самодержавности, ослабит центральную власть, но ровно настолько, насколько необходимо, чтобы было достигнуто разумное равновесие. Но не настолько, чтобы это привело к распаду государства. И получается, что перед нами не просто задача, а сверхзадача, нужно не просто конституировать или пукнуть в воздух, что мы создадим федерацию, — нам нужна бригада инженеров, которые на аптекарских весах взвесят уровень необходимого противовеса и организацию этих весов, которые, при том что Россия всегда будет нуждаться в центральном правительстве, уравновесят центральную власть настолько, чтобы она не могла отрываться дальше, как она это делает каждый раз, и улетать в космос. Вот в чём смысл федерации. Федерация — это не договорное общество, потому что договорное общество распадётся. Федерация — это, по сути своей, форма централизованной власти, которая, кстати, не предполагает выхода своих частей из системы, поэтому регионы неправильно называть субъектами федерации, они не являются субъектами федерации. В федерации нет субъектов, это не конфедерация.

Как нам обустроить федерацию

А дальше я могу пофантазировать о том, что нужно, чтобы сконструировать такие весы в России, и почему они не могут быть похожими на весы, которые можно было бы импортировать или купить у американцев или немцев. Это, на самом деле, такой колоссальный челлендж. Если бы можно было бы улучшить китайское, оно дешёвое, но нет… Бог с ним, напряглись и купили оригинальную немецкую машину, привезли, поставили инженеров, вывезли их из Siemens. Они нам тут всё наладили, оно заработало — ну, это был бы оптимальный вариант. Но никакого шанса нет, потому что системы сдержек и противовесов всегда подбираются исключительно под свою природу. Что-то, что работает для одной культуры, одной истории, будет совершенно неработающим в другой ситуации. Можно только зацепиться за идею, подсмотреть общий принцип, скоммуниздить какие-то детали, но практически невозможно что-то готовое взять, потому что вызовы совершенно другие. Для начала эта огромная континентальная империя с совершенно дикими перепадами культур, перепадами в уровнях экономического развития. Понятно, что везде есть разрыв уровня экономического развития — есть Нью-Йорк, есть Филадельфия, есть какой-нибудь внутренний штат Америки, Детройт, в конце концов. Но не до такой же степени, понимаете? Есть огромные территории, при этом они практически являются пустынными, называя вещи своими именами, и невозможно эти территории впрячь в какую-то одну систему. Сейчас они впрягаются в имперскую систему, но там всё нивелируется, в этом смысле у имперской системы плюс. Как только ты пытаешься противопоставить ей какую-то другую систему, у тебя сразу возникают две ключевые проблемы в России —колоссальная разница экономических потенциалов и культурные перепады. И с ними надо что-то делать. И здесь я возвращаюсь к тому, о чём я писал в 1994–1995 годах. Но тогда это было просто воспринято… Это всё журнал Polis и Таня Шлачкова, дай бог ей памяти, которая эти фантазии публиковала. Тогда это всё воспринималось как абсолютная фантазия, потому что в то, что это когда-нибудь будет актуально, никто не верил. Никто не верил, что мы когда-нибудь дойдём к финалу имперской истории в том виде, в каком я себе тогда его представлял. А я себе так его и представлял — военный конфликт, жёсткий авторитаризм… Может быть, тогда, в 1994-м, были трудно догадаться, что это всё выльется на Украину, но вектор, в общем-то, был понятен.

И тогда я поставил три задачи. Первая — это то, что в этой системе, к огромному сожалению, нет места национальной государственности внутри регионов. Проблема защиты культурной самобытности должна решаться как-то иначе, а не созданием государств внутри государств. В этом отношении сохранение некоего квазигосударственного образования внутри империи, которое в потенциале всё время стремится выйти из империи, но где-то под ковром, «на понятиях» — мы договариваемся, что оно не выходит, потому что мы ему голову оторвём, — это не работает. Для начала должны быть какие-то универсальные образования внутри федерации, где у народов, которые на этой территории находятся, должны быть гарантированные права на развитие своего языка, на культуру, и всё это должно решаться на уровне местного самоуправления, самоуправление должно быть здесь полноценно национально-культурно окрашенным. Но это не имеет отношения к федерации, то есть в федерации не может быть заложено, что у нас есть некоторое количество губерний и одна какая-то республика с интенцией быть государством в государстве.

Вторая проблема связана с тем, что федерация с 85 регионами не жизнеспособна, это абсурд. Она не жизнеспособна потому, что часть этих образований не обладает достаточной экономической, интеллектуальной и политической развитостью для того, чтобы выполнять полноценные функции компонента федерации, обладать и пользоваться теми правами, которыми их, собственно, надо наделить. Вторая проблема — это революционный шаг: нужно уходить от екатерининской, областной нарезки России. России нужно от 20 до 30 регионов, границы которых должны быть хорошо продуманы и которые, собственно, и будут составлять федерацию. Видимо, это должно строиться вокруг крупнейших мегаполисов. Мирное будущее России состоит в том, что это будет структура крупных мегаполисов как культурно-экономически-интеграционных центров. Вокруг мегаполисов должна быть такая территория, что за четыре-пять часов можно было бы из любой точки этой территории добраться до мегаполиса. И тогда они будут выполнять функцию точек роста. Соответственно, вторая тема — это абсолютно новая региональная нарезка.

Третья тема — это, по всей видимости, неизбежная асимметричность федерации. Россия от многих других стран отличается тем, что внутри нее есть огромные безжизненные территории. Их будет невозможно вписать ни в какую схему, кроме как в понятийную, где, опять-таки, формально будет одно, а фактически — совершенно другое. И я не вижу проблемы в том, что если есть большие, малонаселённые территории, то им придаётся статус территорий федерального значения, они управляют по модели Ост-Индской компании. Там, опять-таки, продолжают работать органы местного самоуправления, но это какие-то другие механизмы, чем во всей остальной федерации. Объективно говоря, это, на самом деле, требует огромного сосредоточения ума. Это огромная, колоссальная работа, которую не сделаешь на коленке за полчаса. И если говорить честно, то, что меня сегодня раздражает в состоянии нашего ума и духа в России, — это то, что мы вздымаем руки и клянём Путина, но на поверхности не видно дискуссии о том, как это может быть устроено. Потому что когда это всё рванёт… Тут я вспоминаю Найшуля, который сказал гениальную фразу: ваучерный проект приватизации по Чубайсу во многом произошёл потому, что, когда происходят тектонические революционные сдвиги, нет времени задумываться, и со стола берут первую карту, которая лежит верхней. А поскольку ребята сидели и задумывались о ваучерной приватизации с конца, наверное, 70-х годов, то эта карта была готова и её взяли.

К огромному сожалению, нам уже пора раскладывать карты на столе, потому что по тому, как оно всё идёт, недолго осталось. Есть вариант, при котором может произойти ядерная война, и стол этот снесёт вместе со всем миром, но я его сейчас не рассматриваю, потому что если оно произойдёт, то так оно и произойдёт. К сожалению, мы сейчас находимся в ситуации, когда отдельно взятый человек практически уже не может изменить движение истории. Это как автобус без водителя — мы не знаем, где он остановится. Но если этот автобус остановится на краю пропасти по каким-то своим причинам, то надо быть готовыми к тому, чтобы успеть из него аккуратно выйти и что-то делать, а никто не готов. С моей точки зрения, подводя итог, федерализм — это единственная альтернатива, другой нету просто. Я бы очень хотел, чтобы была другая — попроще, попонятнее, менее рискованная, но её нету, потому что альтернативой федерации является унитарность, имперскость, милитаризм, война, революция, распад. В лучшем случае — ещё пару кругов. В худшем — этот круг последний, но вырваться из этого можно, только поменяв что-то, заменив унитарность на федеративность. Меняем унитарность на федеративность — это меняет практически всё. Это просто берёшь в основании первый камень и выдёргиваешь. А дальше уже надо всё строить. Чтобы это всё строить, необходима смелость, тяжёлый умственный труд, аналитический расчёт, географы, демографы, философы… Как ты можешь доказать, что это жизнеспособно? Да никак! Сделаешь и выживешь — способно, спасуешь, распадётся — значит, не жизнеспособно. Этим надо заниматься, но этим никто не занимается. Для меня нет вопроса о том, почему федерализм. Федерализм — потому что ничего другого нет. Для меня есть вопрос, что никто не пытается продумать, как для России это можно выстроить.

Источник: https://polit.ru/article/2022/06/03/pastuhov/

****************************************************************************************************