Федор Михайлович Достоевский

Основные даты жизни и творчества

1821, 30 октября (11 ноября) — родился в Москве.

1838—1843 — учеба в Инженерном училище в Петербурге.

1846 — публикация романа “Бедные люди” (“Петербургский сборник”).

1849, 23 апреля — арест по делу Петрашевского.

1849, 22 декабря — инсценировка казни на Семеновском плацу в Петербурге.

1849—1859 — каторга и ссылка; возвращение в Петербург.

1861—1862 — публикация “Записок из Мертвого дома” (журнал “Время”).

1866 — публикация романа “Преступление и наказание” (журнал “Русский вестник”).

1867 — женитьба на А. Г. Сниткиной.

1868 — публикация романа “Идиот” (журнал “Русский вестник”).

1871—1872 — публикация романа “Бесы” (журнал “Русский вестник”).

1875 — публикация романа “Подросток” (журнал “Отечественные записки”).

1879—1880 — публикация романа “Братья Карамазовы” (журнал “Русский вестник”).

1880, 8 июня — речь на Пушкинском празднике.

1881, 28 января (9 февраля) — умер в Петербурге.

Последняя минута: в ожидании казни

В 1850 году А. И. Герцен составил мартиролог русской литературы. В нем были писатели, погибшие на дуэлях и в сражениях (как Пушкин, Лермонтов и Бестужев-Марлинский), повешенные (как Рылеев) и даже “убитые обществом” (как Кольцов и Веневитинов). Но даже на этом трагическом фоне судьба Достоевского уникальна. Он побывал на самом краю, в минуте от смерти, и внезапно вернулся оттуда, чтобы рассказать человеку и человечеству о самых важных вещах, последних вопросах.

Зимой 1849 года в Петербурге в присутствии трех тысяч человек состоялась казнь арестованных по делу петрашевцев. “Сегодня 22 декабря нас отвезли на Семеновский плац. Там всем нам прочли смертный приговор, дали приложиться к кресту, переломили над головою шпаги и устроили наш предсмертный туалет (белые рубахи). Затем троих поставили к столбу для исполнения казни. Я стоял шестым, вызывали по трое, следовательно, я был во второй очереди и жить мне оставалось не более минуты. Я вспомнил тебя, брат, всех твоих; в последнюю минуту ты, только один ты, был в уме моем, я тут только узнал, как люблю тебя, брат мой милый! Я успел тоже обнять Плещеева, Дурова, которые были возле, и проститься с ними. Наконец ударили отбой, привязанных к столбу привели назад, и нам прочли, что его императорское величество дарует нам жизнь. Затем последовали настоящие приговоры”. Настоящим приговором было четыре года каторги и последующая бессрочная сдача в солдаты. Рассказав историю своего чудесного спасения в письме старшему брату Михаилу, двадцативосьмилетний “преступник” дает свою “аннибалову клятву”: “Как оглянусь на прошедшее да подумаю, сколько даром потрачено времени, сколько его пропало в заблуждениях, в ошибках, в праздности, в неуменье жить; как не дорожил я им, сколько раз я грешил против сердца моего и духа, — так кровью обливается сердце мое. Жизнь — дар, жизнь — счастье, каждая минута могла быть веком счастья. Теперь, переменяя жизнь, перерождаюсь в новую форму. Брат! Клянусь тебе, что я не потеряю надежду и сохраню дух мой и сердце в чистоте. Я перерожусь к лучшему. Вот вся надежда моя, все утешение мое”.

Такие клятвы будет давать себе и Толстой. Так вообще строят в молодости планы целеустремленные люди. Никогда не осуществляясь до конца из-за предельности требований, подобные мечты, тем не менее, позволяют человеку далеко продвинуться по жизненному пути к намеченной цели. Если, конечно, такая цель существует. А о своей цели, своем призвании Достоевский не забывает даже в этот день. “Неужели никогда я не возьму пера в руки? <…> Боже мой! Сколько образов, выжитых, созданных мною вновь, погибнет, угаснет в моей голове или отравой в крови разольется! Да, если нельзя будет писать, я погибну. Лучше пятнадцать лет заключения и перо в руках”.

Перо в руки он сможет взять лишь через десять лет. Но и на Семеновский плац он пришел уже известным писателем и много пережившим человеком.

Восхитительная минута: путь в литературу

Достоевский родился в московской Мариинской больнице для бедных. Его отец, Михаил Андреевич, был врачом этой больницы, по достатку немногим отличающимся от ее пациентов. Лишь в 1828 году он выслужил потомственное дворянство и купил две маленькие деревеньки в Тульской губернии, где дети (их в семье было шестеро) проводили лето. Мать, Мария Федоровна, происходившая из интеллигентной купеческой семьи, умерла в начале 1837 года. Ее смерть совпала с гибелью Пушкина. Достоевский пережил обе потери одинаково тяжело.

Весной того же года Федор приезжает в Петербург и, после подготовки в пансионе, поступает в Главное Инженерное училище, находившееся в Михайловском замке. Годы учения Достоевский называл “каторжными”. В училище царствовали суровые нравы закрытого военного заведения. Старшие ученики всячески преследовали новичков (“репцов”). Постоянные пинки или ковш холодной воды, налитый в постель, были еще не самыми тяжелыми испытаниями. Воспитатели, в свою очередь, отправляли в карцер за расстегнутую пуговицу. Однако и дружеские связи на всю жизнь складывались здесь. Например, с Д. В. Григоровичем, в будущем тоже писателем.

В училище Достоевский начинает заниматься литературой: то сочиняет роман из венецианской жизни, то задумывает собственного “Бориса Годунова”. И, конечно же, он остается запойным читателем. Его письма переполнены именами прочитанных авторов: Шекспира, Гете, Бальзака, Гюго. Но выше всего он ценил немецкого поэта и драматурга Ф. Шиллера (“бредил им”), Пушкина и Гоголя.

Юноша Достоевский — неистовый мечтатель и фантазер. Одно из писем брату он вдруг заканчивает: “У меня есть прожект: сделаться сумасшедшим. Пусть люди боятся, пусть лечат, пусть делают умным” (9 августа 1838 года).

О своем детстве Достоевский писал в светлых тонах. “Я происходил из семейства русского и благочестивого. С тех пор как я себя помню, я помню любовь ко мне родителей. Мы в семействе нашем знали Евангелие чуть не с первого детства. Мне было всего лишь десять лет, когда я уже знал почти все главные эпизоды русской истории из Карамзина, которого вслух по вечерам нам читал отец. Каждый раз посещение Кремля и соборов московских было для меня чем-то торжественным. У других, может быть, не было такого рода воспоминаний, как у меня. Я очень часто задумываюсь и спрашиваю себя теперь: какие впечатления, большею частию, выносит из своего детства уже теперешняя современная нам молодежь?” — задавал он вопрос в “Дневнике писателя” (1873), пытаясь предостеречь эту молодежь от искушений дешевого нигилизма и ложной революционности.

Но в его собственной юности были и эти искушения, и семейная тайна. “Благочестивый” отец был человеком вспыльчивым, психически неустойчивым. Раннюю смерть жены, свое деревенское одиночество после отставки он вымещал на немногочисленных крепостных, сурово наказывая их по пустякам. Летом 1839 года он внезапно умер, по официальной версии, от апоплексического удара. На самом деле возмущенные крестьяне расправились с барином, тщательно скрыв следы. Дети, однако, узнали правду. По семейной легенде, при получении известия о смерти отца с Федором сделался первый припадок эпилепсии, болезни, которая потом сопровождала писателя всю жизнь. В письме, где Достоевский изливает брату чувства по поводу потери отца, есть слова, которые можно воспринять как главный принцип, которому писатель остался верен всю жизнь: “Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком” (16 августа 1839 года).

По окончании училища Достоевский был зачислен в Петербургскую инженерную команду, но “другие цели и стремления влекли его к себе неотразимо”. Уже через полгода в чине поручика он вышел в отставку, чтобы полностью посвятить себя литературе. Достоевский начинал при самых невыгодных условиях: без литературного опыта (инженерное училище не было пушкинским Лицеем), необходимых связей, поддержки. Позднее начало он должен был компенсировать тяжелым трудом. Первая его литературная работа была переводом (повесть Бальзака “Евгения Гранде”). В мае 1845 года, в разгар белых ночей, был закончен первый оригинальный роман Достоевского, судьба которого стала легендой.

Обратившись в “Бедных людях” к привычному для сентиментальной и романтической литературы жанру “романа в письмах”, изобразив в гоголевском духе драматическую жизнь обитателей петербургских углов, Достоевский совершает первое свое литературное открытие. В привычном уже для русской литературы типе “бедного чиновника” писатель открывает новую глубину. Он изображает самосознание “маленького человека”. Макар Иванович Девушкин, в отличие от Акакия Акакиевича Башмачкина, способен не только переписывать бумаги, любить новую шинель и задавать жалобный вопрос: “Зачем вы меня обижаете?”. Девушкин страстно любит Вареньку Доброселову. Он самоотвержен. Он обладает собственной гордостью и вступает в спор с Пушкиным и Гоголем по поводу изображенных им героев.

Рукопись получил бывший однокашник Григорович, уже имевший литературные знакомства, и показал ее Некрасову. Вдвоем они читали роман всю ночь, а утром отправились к Белинскому. “└Новый Гоголь явился!” — закричал Некрасов, входя к нему с └Бедными людьми”. — └У вас Гоголи-то как грибы растут”, — строго заметил ему Белинский, но рукопись взял. Когда Некрасов опять зашел к нему вечером, то Белинский встретил его └просто в волнении”: └Приведите, приведите его скорее!””. Достоевский появился у Белинского через два дня и выслушал подробнейший разбор своей повести, закончившийся напутствием: “Вот тайна художественности, вот правда в искусстве! Вот служение художника истине! Вам правда открыта и возвещена как художнику, досталась как дар, цените же ваш дар и оставайтесь верным и будете великим писателем!..”

“…Я припоминаю ту минуту в самой полной ясности. И никогда потом я не мог забыть ее. Это была самая восхитительная минута во всей моей жизни. Я в каторге, вспоминая ее, укреплялся духом. Теперь еще вспоминаю ее каждый раз с восторгом”, — заканчивает свой рассказ Достоевский (“Дневник писателя”, 1877).

До ареста Достоевский еще напишет повести “Двойник” (1846) и “Белые ночи” (1848), несколько рассказов, начнет роман “Неточка Незванова”, закончить который уже не успеет.

Перерождение убеждений: обретение почвы

Весной 1847 года Достоевский начинает посещать “пятницы” М. В. Буташевича-Петрашевского. Члены кружка говорили об отмене крепостного права и свободе книгопечатания, обсуждали литературные проблемы. На одном из собраний Достоевский читает письмо недавно умершего Белинского к Гоголю (запрещенное к распространению, оно будет опубликовано в России лишь в

1905 году). Споры и разговоры закончились трагически. В кружок Петрашевского внедрили тайного агента. Участники кружка (в русской истории они навсегда останутся “петрашевцами”) после суда и следствия были приговорены к смертной казни и разным срокам заключения. Виной Достоевского, достаточной для расстрела, сочли “недонесение о распространении преступного о религии и правительстве письма литератора Белинского”.

“Каторжные” годы учения сменились настоящей каторгой, которую Достоевский отбыл в Омском остроге. Потом он служил рядовым в Семипалатинске, после смерти императора Николая был произведен в унтер-офицеры, но лишь в декабре 1859 года, после недолгого пребывания в Твери, вернулся в Петербург. Как он не раз утверждал — другим человеком. Столкнувшись на каторге с ненавистью народа к “образованным”, Достоевский переживает “перерождение убеждений”. От либерального западничества (которое отчетливо проявилось в читанном им письме Белинского к Гоголю) он переходит к почвенничеству.

Почвенники, как и близкие им славянофилы, пытались понять и обосновать своеобразие русского национального развития в его отличиях от европейской истории. Образованные люди должны обратиться к “народному корню, к узнанию русской души, к признанию духа народного”, — считает Достоевский. Основой этого духа является христианская вера. Следовательно, на смену атеизму, ведущему к нигилистическому отрицанию, должна прийти вера, определяющая жизнь простого народа. “Этому, порвавшему с народом, “интеллигентному” русскому удивительно было бы услышать, что этот безграмотный мужик вполне и незыблемо верует в Божие единство, в то, что Бог един и нет другого Бога, такого, как он. <…> Прежде всего, интеллигентный русский, порвавший с народом, не захочет допустить даже возможности того, чтоб русский мужик, ничему не учившийся, мог иметь такие знания: “Он так необразован, так темен, его ничему не учат, где его учитель?” Он не поймет никогда, что учитель мужика “в деле веры его” — это сама почва, это вся земля русская, что верования эти как бы рождаются вместе с ним и укрепляются в сердце его вместе с жизнию” (“Дневник писателя”, 1877). Борьба с нигилизмом за обретение этой народной веры, возвращение к почве станет пафосом позднего творчества Достоевского.

Начав с романа в духе Ч. Диккенса “Униженные и оскорбленные” (1861), Достоевский “возобновил литературную репутацию” “Записками из Мертвого дома” (1860—1861). Книга, опирающаяся на личный опыт, дала поразительную картину русской каторги. Образ Мертвого дома одновременно стал символом предреформенной русской жизни. Л. Толстой утверждал, что не знает “лучше книги изо всей русской литературы, включая Пушкина”. Страницы, посвященные каторжной бане, современники сравнивали с картинами Дантова “Ада”. “Записки из Мертвого дома” входят в ряд замечательных книг-поступков, имевших огромное общественное значение (“Путешествие из Петербурга в Москву” А. Н. Радищева, “Остров Сахалин” А. П. Чехова, “Архипелаг ГУЛАГ” А. И. Солженицына).

Главное двадцатилетие: тайна Достоевского

С середины 1860-х годов Достоевский начинает писать романы, составившие за пятнадцать лет знаменитое “пятикнижие”, главный вклад писателя

в мировую литературу: “Преступление и наказание”, “Идиот”, “Бесы”, “Подросток”, “Братья Карамазовы”. Но работа над этими книгами шла в условиях, не похожих на тщательное многолетнее обдумывание своих романов Гончаровым, размеренный ритм тургеневского творчества или методичное развертывание толстовской эпопеи (она пишется одновременно с первыми романами Достоевского).

“Я убежден, что ни единый из литераторов наших, бывших и живущих, не писал под такими условиями, под которыми я постоянно пишу, Тургенев умер бы от одной мысли”, — пожалуется он знакомой как раз во время работы над “Преступлением и наказанием” (А. В. Корвин-Круковской, 17 июня 1866 года).

Для Достоевского характерна лихорадка работы. Замыслы набегали друг на друга, первые части романов начинали публиковаться в журналах, когда конец был неясен и самому автору. “Очень часто случалось в моей литературной жизни, что начало главы романа или повести было уже в типографии и в наборе, а окончание сидело еще в моей голове, но непременно должно было написаться к завтраму”, — признавался Достоевский. А роман “Игрок” он просто надиктовал за 26 дней, в то время, когда его основной работой было “Преступление и наказание”.

Писательская жизнь, кроме того, сопровождалась личными кризисами и катастрофами. Намереваясь поправить свои дела, Достоевский вместе с братом в начале шестидесятых годов начинает издавать журналы “Время” и “Эпоха”. Первый журнал был закрыт по требованию цензуры. Второй погиб из-за недостатка подписчиков. Долги, оставшиеся от журнала, Достоевский выплачивал много лет. В 1864 году он потерял жену и любимого брата Михаила. Помощь семье брата, оставшейся без средств, стала еще одной нравственной обязанностью Достоевского.

Среди трагедий писателя, однако, ожидала и огромная удача. “И, может быть, на мой закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной…” В 1866 году Достоевский мог бы повторить эти слова Пушкина. Для записи романа “Игрок” была нужна стенографистка. 4 октября 1866 года в доме Достоевского появилась двадцатилетняя Анна Григорьевна Сниткина. Зимой следующего года она стала Достоевской. Очень немногим русским писателям так везло со спутницами жизни. Несмотря на молодость, Анна Григорьевна стала не только опорой в семейной жизни. Воспитывая детей (из четырех родившихся в живых остались двое), она взяла на себя переписку и издание произведений мужа, успокаивала его после страшных карточных проигрышей, оберегала от назойливых посетителей. Дневник и мемуары А. Г. Достоевской — один из самых важных источников биографии писателя. Письма жене неизменно заканчиваются подписью “Твой весь Ф. Достоевский” или даже “Твоей вечный и неизменный Ф. Достоевский”.

В семидесятые годы, в эпоху кровавой схватки между государством и обществом, эпоху “хождения в народ”, преследования народников и политических убийств, темперамент и чувство ответственности заставляют Достоевского заняться публицистикой. Он редактирует газету “Гражданин” (1873), где начинает публиковать “Дневник писателя”. В 1876—1877 годах дневник выходит отдельными выпусками, как журнал одного автора.

В “Дневнике писателя” были опубликованы некоторые художественные произведения Достоевского: “Кроткая”, “Сон смешного человека” “Мальчик у Христа на елке”. На его страницах писатель вступает в прямой диалог с обществом, прежде всего — с молодежью. “…Много доставил мне этот “Дневник” счастливых минут, именно тем, что я узнал, как сочувствует общество моей деятельности. Я получил сотни писем изо всех концов России и научился многому, чего прежде не знал. Никогда и предположить не мог я прежде, что в нашем обществе такое множество лиц, сочувствующих вполне всему тому, во что и я верю. Во всех этих письмах если и хвалили меня, то всего более за искренность и прямоту” (Л. А. Ожигиной, 17 декабря 1877 года).

В те же годы бывший каторжник встречается с некоторыми членами императорской семьи. В 1880 году он удостаивается приема у наследника, будущего царя Александра III.

Последней — отчаянной и обреченной — попыткой примирения русского общества становится речь Достоевского 8 июня 1880 года, ставшая кульминацией Пушкинского праздника.

Достоевский считает Пушкина своим соратником, гениальным почвенником. “Пушкин нашел уже свои идеалы в родной земле, восприял и возлюбил их всецело своею любящею и прозорливою душой”. Именно поэтому он заканчивает свою речь трогательной надеждой на объединение на почве пушкинских идеалов и пушкинского творчества (этот фрагмент речи можно найти в главе “Тайна Пушкина”).

Когда-то юный Достоевский мечтал разгадать тайну человека. В конце жизни он говорит о тайне Пушкина. Для следующих поколений и его творчество, его романы тоже стали великой и притягательной тайной.

Достоевский умер 28 января 1881 года, полный надежд и творческих замыслов. 31 января состоялись похороны на кладбище Александро-Невской лавры, в которых приняли участие тысячи людей.

Писатель так и не узнал, что его призыв к примирению остался не услышанным. Через месяц раздался взрыв на Екатерининском канале. В России началась новая эпоха подавления общественной мысли и поиска врагов. Страна сделала еще один шаг к революции.

Преступление и наказание (1866)

1. Жанр: идеологический роман

Д. Н. Овсянико-Куликовский, психолог и литературовед, делил художников на наблюдателей и экспериментаторов. Читая первых, мы видим все “как в жизни”. Начиная читать вторых, мы должны понять природу их эксперимента и принять (или не принять) его.

И. С. Тургенев, вечный оппонент и соперник Достоевского, однажды придумал эффектный прием характеристики героя Достоевского, назвав его “обратным общим местом”: “Знаете, что такое обратное общее место? Когда человек влюблен, у него бьется сердце, он краснеет и т. д. Это все общие места. А у Достоевского все делается наоборот. Например, человек встретил льва. Что он сделает? Он, естественно, побледнеет и постарается убежать или скрыться. Во всяком простом рассказе, у Жюля Верна, например, так и будет сказано. А Достоевский, наоборот, скажет: человек покраснел и остался на месте. Это будет обратное общее место. Это дешевое средство прослыть оригинальным писателем. А затем у Достоевского через каждые две страницы его герои — в бреду, в исступлении, в лихорадке. Ведь этого не бывает” (С. Л. Толстой. “Очерки былого”).

Современный литературовед продолжает эти размышления, уже не упрекая, а характеризуя героев Достоевского: “Если под психологией разуметь науку, изучающую закономерности психической жизни человека, то Достоевский самый непсихологический писатель из всех существующих. <…> Любимые герои Достоевского чудаки, странные люди, люди неуравновешенные, совершающие неожиданные поступки. Законы психологии как бы для них не существуют” (Д. С. Лихачев. “Небрежение словом у Достоевского”).

Достоевский слышал и предчувствовал подобные упреки и сомнения. “Совершенно другие я понятия имею о действительности и реализме, чем наши реалисты и критики, — писал он через два года после завершения “Преступления и наказания”. — Мой идеализм — реальнее ихнего. Господи! Порассказать толково то, что мы все, русские, пережили в последние 10 лет в нашем духовном развитии, — да разве не закричат реалисты, что это фантазия! А между тем это исконный, настоящий реализм! <…> Ихним реализмом — сотой доли реальных, действительно случившихся фактов не объяснишь. А мы нашим идеализмом пророчили даже факты. Случалось” (А. Н. Майкову, 23 декабря 1868 года).

С точки зрения бытового реализма герои Достоевского казались неправдоподобными (как Тургеневу), сумасшедшими (как Раскольников Писареву), акцентуированными типами (этим термином пользуются ученые-психологи). Но для Достоевского они были предметом художественного эксперимента, направленного на исследование современной действительности. В этой действительности писателя интересует не обычное, а эксцентричное. Поэтому свой метод Достоевский называл фантастическим реализмом. “Реализм” был в точности изображения внешнего мира. “Фантастика”, необычность — в ситуации, в сюжете, в психологии персонажей, которые в конечном счете тоже вырастали из реальности, но философски осмысленной и парадоксально поданной.

Герой Достоевского — это не бытовой характер или тип, а особый персонаж, человек идеи. В начале романа Раскольников представлен как “один из мономанов, слишком на чем-нибудь сосредоточившихся”. О таком же герое (Иване Карамазове, своеобразном наследнике Раскольникова) прекрасно сказано в “Братьях Карамазовых”: “Ум его в плену. В нем мысль великая и неразрешенная. Он из тех, которым не надобно миллионов, а надобно мысль разрешить”.

Сюжет романа Достоевского — это столкновение персонажей-идеологов между собой или проверка идеи героя жизнью. Поэтому жанр романа Достоевского обычно определяют как идеологический (Б. М. Энгельгардт), полифонический (М. М. Бахтин) или философский роман. Огромное место в таком романе занимают диалоги-споры героев, очень далекие от бытового правдоподобия романов Тургенева или Гончарова. В “Преступлении и наказании” у Раскольникова есть три напряженных психологических поединка со следователем, два больших разговора со Свидригайловым, несколько бесед-исповедей с Соней Мармеладовой. Такие же идеологические диалоги или монологи повторяются в других романах писателя.

Но столкновение “чистых” идей превратило бы роман Достоевского в философский трактат, интересный лишь специалистам. Достоевский же был писателем, который думал о читателе, заботился о нем. Поэтому мысль в романе разрешается в форме увлекательной фабулы, интриги, в основе которой — исключительное событие, нарушение нормы, преступление. Наряду с диалогами-поединками в романах Достоевского постоянны сцены “скандалов”, где собираются в одном месте и выясняют отношения сразу несколько персонажей. Таковы сцены на поминках Мармеладова, в каморке Раскольникова, в полицейском управлении во время признания Миколки. Как правило, эти эпизоды строятся по законам новеллы: напряжение постепенно нарастает и завершается неожиданной парадоксальной концовкой — обвинением Сони в воровстве и изгнанием Лужина, признанием Миколки. Однако интрига нужна писателю не сама по себе (ошибочно сравнение романов Достоевского с детективами), а лишь как способ постановки нравственных и философских проблем, “последних вопросов”.

“└Преступление и наказание” — самое законченное в своей форме и глубокое по содержанию произведение Достоевского, в котором он выразил свой взгляд на природу человека, его назначение и законы, которым он подчинен как личность”, — писал В. В. Розанов (“О Достоевском”).

2. Петербург: город странный, город страшный

Создавая своих странных, “фантастических” героев, пытающихся мысль разрешить, Достоевский, как правило, помещает их в очень конкретные, реальные обстоятельства места и времени. “Действие современное, в нынешнем году”, — замечает Достоевский в письме 1865 года.

“В начале июля, в чрезвычайно жаркое время, под вечер, один молодой человек вышел из своей каморки, которую нанимал от жильцов в С-м переулке, на улицу и медленно, как бы в нерешимости, отправился к К-ну мосту”. В первой же фразе, еще не представив героя по имени, Достоевский выводит его на улицы Петербурга. Краеведы и историки литературы давно расшифровали названия улиц и переулков в окрестностях Сенной площади, где происходит действие романа. Раскольников живет в Столярном переулке, в районе Кокушкина моста, после разговора с Мармеладовым идет по Вознесенскому проспекту и Конногвардейскому бульвару на Васильевский остров (ч. 1, гл. 3—4), потом через Тучков мост направляется на Острова, видит там страшный сон и через тот же мост и Сенную площадь возвращается домой, завершая первый круг своих скитаний (ч. 1, гл. 5). С большой точностью определяется и большинство других топографических указаний в тексте романа, включая “дома” Алены Ивановны, Сони Мармеладовой и даже безлюдный двор на Вознесенском проспекте, где герой прячет под камнем кошелек и другие взятые у старухи вещи (ч. 2, гл. 2).

Но Петербург Достоевского — особый город, очень важная часть “петербургского текста” и “петербургского мифа”. Начало “петербургскому тексту” положили, как мы помним, Пушкин и Гоголь. Особенно значительной была роль поэмы “Медный всадник”, где город исторический и город современный, город Петра и город Евгения, “город пышный, город бедный”, предстали в художественном единстве и непримиримых противоречиях. Петербургская проза Достоевского начинается еще в сороковые годы — в “Бедных людях”, “Белых ночах”, очерковом цикле “Петербургские сновидения в стихах и прозе”. Но “Преступление и наказание” становится главным петербургским текстом Достоевского. В этом романе он твердо выбирает лишь одну сторону пушкинского контраста, один лик города, запечатленный в “Медном всаднике”.

Петербург Достоевского — это не город Невского проспекта, белых ночей и глядящихся в Неву пышных дворцов Английской набережной. Это Петербург доходных домов, черных лестниц, похожих на гроб каморок, полицейских управлений и кабаков, страшной жары и нестерпимой вони. Город бедный живет своей привычной жизнью и, кажется, не подозревает о другом, парадном Петербурге. Однажды, вскоре после убийства оказавшись на Николаевском мосту, Раскольников замечает этот Петербург, но чувствует свое отчуждение от него, какую-то неразгаданную тайну: “Когда он ходил в университет, то обыкновенно, — чаще всего, возвращаясь домой, — случалось ему, может быть раз сто, останавливаться именно на этом же самом месте, пристально вглядываться в эту действительно великолепную панораму и каждый раз почти удивляться одному неясному и неразрешимому своему впечатлению. Необъяснимым холодом веяло на него всегда от этой великолепной панорамы; духом немым и глухим полна была для него эта пышная картина… Дивился он каждый раз своему угрюмому и загадочному впечатлению и откладывал разгадку его, не доверяя себе, в будущее” (ч. 2, гл. 2).

Другой лик Петербурга представляет в разговоре с Раскольниковым циник Свидригайлов: “…в Петербурге много народу, ходя, говорят сами с собой. Это город полусумасшедших. Если б у нас были науки, то медики, юристы и философы могли бы сделать над Петербургом драгоценнейшие исследования, каждый по своей специальности. Редко где найдется столько мрачных, резких и странных влияний на душу человека, как в Петербурге. Чего стоят одни климатические влияния! Между тем это административный центр всей России, и характер его должен отражаться на всем” (ч. 4, гл. 3).

Привычная, парадная красота, “пышная картина” чужда духу “Преступления и наказания”. “Это — роман знойного запаха известки и олифы, но еще более это — роман безобразных, давящих комнат”, — оригинально заметит

И. Ф. Анненский. Из этой духоты, из этих безобразных и давящих комнат явились на страницы романа бедные люди, униженные и оскорбленные.

3. Униженные и оскорбленные: “некуда пойти”

История семейства Мармеладовых (опустившийся чиновник, его пропадающая семья, пошедшая на панель ради близких чистая девушка) сначала предназначалась для задуманного Достоевским романа “Пьяненькие”, но стала важной сюжетной линией “Преступления и наказания”. Трагическая судьба Мармеладова и Катерины Ивановны наглядно демонстрирует безвыходность и невозможность для них другой жизни. В пьяном монологе Мармеладова появляются два важных афоризма. “Бедность не порок, это истина. <…> Но нищета, милостивый государь, нищета порок-с. В бедности вы еще сохраняете свое благородство врожденных чувств, в нищете же никогда и никто”. “Ведь надо же, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти. Ибо бывает такое время, когда непременно надо хоть куда-нибудь да пойти” (ч. 1, гл. 2). Мармеладов — из тех людей, которым уже некуда пойти, для которых нищета становится унижением, оправдывающим любые поступки.

Пьяная толпа на Сенной площади, обесчещенная девочка на Конногвардейском бульваре окончательно определяют решение героя. Мысль исправить творящиеся вокруг несправедливости приходит в голову не только Раскольникову. Об этом говорит и безымянный студент в трактире: “Сотни, тысячи, может быть, существований, направленных на дорогу; десятки семейств, спасенных от нищеты, от разложения, от гибели, от разврата, от венерических больниц, — и всё это на ее деньги. Убей ее и возьми ее деньги, с тем чтобы с их помощию посвятить потом себя на служение всему человечеству и общему делу: как ты думаешь, не загладится ли одно, крошечное преступленьице тысячами добрых дел? За одну жизнь — тысячи жизней, спасенных от гниения и разложения. Одна смерть и сто жизней взамен — да ведь тут арифметика! Да и что значит на общих весах жизнь этой чахоточной, глупой и злой старушонки? Не более как жизнь вши, таракана, да и того не стоит, потому что старушонка вредна” (ч. 1, гл. 6).

Так возникает арифметическая теория преступления Раскольникова. В голове героя, замечает Достоевский, “зародились… точно такие же мысли”.

4. Теория Раскольникова: арифметика и алгебра

Некоторым современникам казалось, что бедность и подобные мысли были главной причиной, толкнувшей героя на преступление. “Настоящей и единственной причиной являются все-таки тяжелые обстоятельства, пришедшиеся не по силам нашему раздражительному и нетерпеливому герою, которому легче было разом броситься в пропасть, чем выдерживать в продолжение нескольких месяцев или даже лет глухую, темную и изнурительную борьбу с крупными и мелкими лишениями” (Д. И. Писарев. “Борьба за жизнь”). Защищая передовое студенчество от нелепых, как ему казалось, обвинений, Писарев, кажется, читал совсем другой роман, который могли написать Тургенев или Гончаров. В тексте “Преступления и наказания” это опровергается: “Знаешь, Соня, — сказал он вдруг с каким-то вдохновением, — знаешь, что я тебе скажу: если б только я зарезал из того, что голоден был, — продолжал он, упирая в каждое слово и загадочно, но искренно смотря на нее, — то я бы теперь… счастлив был! Знай ты это!” (ч. 5, гл. 4).

Преступление Раскольникова объясняется другими, более глубокими причинами. Они выясняются уже после убийства, во время первого диалога героя с Порфирием Петровичем (ч. 3, гл. 5).

Философию героя раскрывает опубликованная за несколько месяцев до убийства статья, которую подробно пересказывает Раскольников. Согласно этой теории, люди делятся на два разряда. Первый, низший, разряд живет, подчиняясь обычной человеческой нравственности. Христианский принцип “не убий” является для него обязательным. Другой разряд, “законодателей человечества”, призван сказать “новое слово” в какой-нибудь области деятельности. Раскольников упоминает политиков Ликурга и Солона, основоположника ислама Магомета, полководца Наполеона, ученых Ньютона и Кеплера. Эти люди вознесены над обычными людьми, подчиняются иным законам. “└Необыкновенный” человек имеет право… то есть не официальное право, а сам имеет право разрешить своей совести перешагнуть… через иные препятствия, и единственно в том только случае, если исполнение его идеи (иногда спасительной, может быть, для всего человечества) того потребует”, — запинаясь, все время оговариваясь, развивает свою теорию герой. Удивленный Разумихин восклицает: “Ведь это разрешение крови по совести, это… это, по-моему, страшнее, чем бы официальное разрешение кровь проливать, законное…”

Но именно такое разрешение дает себе Раскольников. Эта “алгебраическая” теория избранной личности становится главной причиной убийства старухи-процентщицы. Герой признается в этом во время исповеди Соне, прямо противопоставляя бытовую, вынужденную “арифметику” и идеологическую, рассчитанную “алгебру”: “И не деньги, главное, нужны мне были, Соня, когда я убил; не столько деньги нужны были, как другое… Я это всё теперь знаю… Пойми меня: может быть, тою же дорогой идя, я уже никогда более не повторил бы убийства. Мне другое надо было узнать, другое толкало меня под руки: мне надо было узнать тогда, и поскорей узнать, вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу! Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею…” (ч. 5, гл. 4).

Убивая, Раскольников проверяет и эту теорию, и себя на принадлежность к высшему или низшему разряду. Письмо матери, вынужденное замужество сестры, собственная бедность и униженность лишь ускоряют, провоцируют созревшее в сознании героя решение: “Так мучил он себя и поддразнивал этими вопросами, даже с каким-то наслаждением. Впрочем, все эти вопросы были не новые, не внезапные, а старые, наболевшие, давнишние. Давно уже, как они начали его терзать и истерзали ему сердце. Давным-давно, как зародилась в нем вся эта теперешняя тоска, нарастала, накоплялась и в последнее время созрела и концентрировалась, приняв форму ужасного, дикого и фантастического вопроса, который замучил его сердце и ум, неотразимо требуя разрешения” (ч. 1, гл. 4).

Первоначальная проба завершается давно созревшим поступком. Убийство старухи является идеологическим убийством, убийством-проверкой. “Уж не Наполеон ли какой будущий и нашу Алену Ивановну на прошлой неделе топором укокошил?” — точно угадывает Заметов.

5. Герой и теория: проверка жизнью

Уже в первой части романа сюжет и фабула начинают двигаться в разных направлениях. С той же неумолимостью и неотвратимостью, с какой обстоятельства способствуют совершению преступления (Раскольников случайно узнает, что старуха будет дома одна, незаметно крадет топор, чудом спасается после убийства), случайности жизни начинают опровергать так хорошо продуманное “дело”.

Прежде всего, его убийство оказывается двойным. Внезапно появившаяся сестра процентщицы тоже попадает под топор Раскольникова. Психологический эксперимент сразу же превращается в убийство из-за других, низких соображений: из страха и желания избежать разоблачения.

Но главное в ином. Продумывая свою теорию, Раскольников был уверен, что люди, право имеющие, совершают свои злодейства и кровопролития в совершенно спокойном, нормальном состоянии духа. Неудачливые убийцы, считает он, попадались как раз потому, что теряли соображение. Но он сам после второго, “совсем неожиданного убийства” испытывает страх, ужас, отвращение, почти сумасшествие.

“Али есть закон природы, которого мы не знаем и который кричит в нас. Сон”, — замечает Достоевский в черновиках романа. “Закон природы” начинает кричать в герое еще до убийства. В страшном сне об убитой лошади мальчик “обхватывает ее мертвую, окровавленную морду и целует ее в глаза, в губы…” (ч. 1, гл. 5).

Первая часть романа, заканчивающаяся убийством старухи, — его завязка. Дальнейшее развитие действия представляет собой двойное испытание: испытание героя и испытание идеи. Сохраняя фабульное напряжение, объясняемое разным уровнем компетентности читателя и героев (читатель знает, кто и почему убил, разные персонажи узнают об этом позднее, в свое время), Достоевский проводит Раскольникова через лабиринт героев-двойников, в которых отражаются его собственные мысли и поступки.

В 1845 году Достоевский сочинил повесть “Двойник”. “Повесть эта мне положительно не удалась, но идея ее была довольно светлая, и серьезнее этой идеи я никогда ничего в литературе не проводил”, — вспоминал он впоследствии (“Дневник писателя”, 1877). Позднее феномен двойника замечательно объясняет герой романа “Подросток” Версилов: “Знаете, мне кажется, что я весь точно раздваиваюсь. <…> Право, мысленно раздваиваюсь и ужасно этого боюсь. Точно подле вас стоит ваш двойник; вы сами умны и разумны, а тот непременно хочет сделать подле вас какую-нибудь бессмыслицу, и иногда превеселую вещь, и вдруг вы замечаете, что это вы сами хотите сделать эту веселую вещь, и Бог знает зачем, то есть как-то нехотя хотите, сопротивляясь из всех сил хотите” (ч. 3, гл. 10).

С точки зрения героя, двойники — это его тайные чувства, желания, искушения, галлюцинации, которые находят воплощение в окружающих людях. С точки зрения автора, двойники — это расщепленные и доведенные до предела идеи центрального героя, получающие дополнительную наглядность, проверяемые и таким образом. Двойник — обычно искаженное, преувеличенное “зеркало” центрального персонажа. Двойниками окружены все центральные персонажи “пятикнижия” Достоевского, включая Раскольникова.

Первый двойник героя — безымянный студент в трактире с его идеей целесообразного, полезного убийства, которую, однако, он не готов осуществить. Он — лишь бледное отражение Раскольникова. Настоящие, сгущенные и преувеличенные двойники появляются в романе чуть позднее, уже после убийства.

Аркадий Иванович Свидригайлов — персонаж, прошедший по пути Раскольникова много дальше. Не случайно в конце третьей части он появляется как продолжение кошмарной галлюцинации героя. “Сон это продолжается или нет?” (ч. 3, гл. 6). Свидригайлов уже не решает “теорему” о разделении людей на разряды. Для него нет мучительной проблемы борьбы добра и зла. Всю жизнь он подчинил удовлетворению своих инстинктов и низких желаний. Нет поступка, которому он ужаснулся бы, который он мог бы назвать преступлением. Он истязает и доводит до смерти лакея и жену. Он насилует ребенка, девочку, которая потом кончает с собой. Он преследует Дуню, мечтая овладеть и ею.

Но с тем же ледяным равнодушием и спокойствием он творит добро. В фабуле романа он играет роль “волшебного помощника”, “бога из машины”, фактически спасающего осиротевшее семейство Мармеладовых. Свидригайлов устраивает в пансионы младших детей, передает деньги Соне. Он же утверждает, что покойная жена завещала сумму в три тысячи Дуне Раскольниковой.

Свидригайлов — не просто неуемный сладострастник, к “добру и злу постыдно равнодушный”. Он — нигилист, не верящий в Божественную волю и возмездие. В диалоге-споре с Раскольниковым он провоцирует героя “последними вопросами” о Боге, вечности и загробной жизни: “А что, если там одни пауки или что-нибудь в этом роде… <…> Нам вот все представляется вечность как идея, которую понять нельзя, что-то огромное, огромное! Да почему же непременно огромное? И вдруг, вместо всего этого, представьте себе, будет там одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, и вот и вся вечность. Мне, знаете, в этом роде иногда мерещится. <…> А почем знать, может быть, это и есть справедливое, и знаете, я бы так непременно нарочно сделал!” (ч. 4, гл. 1).

Человек, так далеко ушедший от границы добра и зла, по мысли автора, уже не может вернуться обратно. Решающим в его расчете с жизнью становится свидание с Дуней. Подстроив для девушки ловушку, рассказав ей о преступлении брата и угрожая выдать его, Свидригайлов тем не менее понимает, что никогда не сможет добиться от нее самого простого и главного — любви. Самоубийство Свидригайлова — крик того самого “закона природы”, который герой осознает в тот момент, когда уже ничего невозможно изменить.

Еще одним двойником Раскольникова оказывается, как это ни странно, следователь Порфирий Петрович. Он хорошо понимает мотивировки преступления именно потому, что узнает в нем какие-то собственные мысли: “Мне все эти ощущения знакомы, и статейку вашу я прочел как знакомую”. Однако следователь смирил свое “раздраженное сердце”, заменил его холодностью и полицейской логикой. В развитии сюжета Порфирий Петрович — преследователь Раскольникова, орудие в руках закона. Лишь в самом конце последнего поединка, призывая героя к явке с повинной, следователь чуть приоткрывает свой внутренний мир, обнаруживает с Раскольниковым внутреннее родство и в то же время — принципиальное отличие: “Кто я? Я поконченный человек, больше ничего. Человек, пожалуй, и чувствующий и сочувствующий, пожалуй, кой-что и знающий, но уж совершенно поконченный. А вы другая статья: вам Бог жизнь приготовил…” (ч. 6, гл. 2).

Даже в Миколке можно увидеть еще одного из раскольниковских двойников. Он берет на себя страсть к покаянию, страдание за несовершенное преступление.

Но, конечно, главным зеркалом героя оказывается Софья Семеновна Мармеладова. Соня — не двойник, а оппонент, носительница иной, принципиально отличной от раскольниковской, идеи. Убийство, по мысли Достоевского, отрезает человека от человечества. Раскольников после убийства начинает почти ненавидеть самых близких людей — мать и сестру. Но зато он чувствует тягу к беседам со Свидригайловым, тоже нарушившим вечные человеческие законы. И только знакомство и постепенное сближение с Соней становится началом его медленного, мучительного перерождения.

В судьбе Сони совмещаются преступление и жертва. “Разве ты не то же сделала? Ты тоже переступила… смогла переступить. Ты на себя руки наложила, ты загубила жизнь… свою (это всё равно!)”, — говорит Раскольников. Именно потому, что Соня оказывается по ту сторону нравственной границы, она кажется самым близким герою человеком. “Стало быть, нам вместе идти, по одной дороге! Пойдем!” (ч. 4, гл. 4). Однако внешнее сходство между “преступившими” героями оборачивается их принципиальным различием. Соня нарушает нравственные нормы, не экспериментируя, а спасая ближних. И жертвует она не чужой жизнью, а собственной.

Уже при первом знакомстве Соня поражает своей кротостью и самоотверженностью. В бреду Раскольникова она объединяется с убитой. “Лизавета! Соня! Бедные, кроткие, с глазами кроткими… Милые!.. Зачем они не плачут? Зачем они не стонут?.. Они все отдают… глядят кротко и тихо… Соня, Соня! Тихая Соня!..” (ч. 3, гл. 6). Потом оказывается, что Соня действительно была близка с Лизаветой и даже обменялась с ней крестами.

“Свидригайлов — отчаяние, самое циническое. Соня — надежда, самая неосуществимая. (Это должен высказать сам Раскольников.) Он страстно привязался к ним обоим”, — замечает Достоевский в черновиках романа. Если со Свидригайловым герой чувствует страшное взаимное родство и потому избегает его, отталкивается от него, то Раскольников и Соня с первой же встречи тянутся друг к другу, как притягиваются разноименные полюса магнита. Раскольников (как и Свидригайлов) — это доведенные до предела человеческая гордыня, отрицание мира, презрение к людям. Соня — смирение, страдание и “ненасытимое сострадание”, самопожертвование. Поступки героя, начиная с его теории, диктуются взбесившимся, потерявшим контроль разумом. Соня живет сердцем, душой, чувством. Раскольников, как мы узнаем из беседы со Свидригайловым, не верит в будущую жизнь. Вера Сони только и поддерживает ее в жизни, избавляет от мыслей о самоубийстве. “└Что ж бы я без Бога-то была?” — быстро, энергически прошептала она, мельком вскинув на него вдруг засверкавшими глазами, и крепко стиснула рукой его руку”.

Процесс возвращения героя к людям начинается с совместного чтения Евангелия. В этой сцене отчетливо проявляется философский характер романов Достоевского. Оказывается, герои “Преступления и наказания” — вариации вечных типов, корни которых уходят в Евангелие. “Огарок уже давно погасал в кривом подсвечнике, тускло освещая в этой нищенской комнате убийцу и блудницу, странно сошедшихся за чтением “вечной книги” (ч. 4, гл. 4). Историю чудесного воскресения Лазаря герои воспринимают как свою историю — с надеждой на чудо собственного нравственного воскресения. Именно блудница с помощью “Вечной книги” спасает убийцу. Раскольников исповедуется Соне, открывает ей тайну своего преступления, под ее влиянием идет на добровольное признание. Но этот процесс тоже оказывается сложным, психологически напряженным приключением духа.

Узнавший о преступлении Раскольникова Свидригайлов предсказывает два варианта его дальнейшей судьбы: “У Родиона Романовича две дороги: или пуля в лоб, или по Владимирке” (ч. 6, гл. 6). Герой временами думает о самоубийстве, однако знакомство с Соней, возвращение к евангельским истинам закрывает для него этот путь. Но пойти по Владимирке (дорога, по которой вели и везли в Сибирь арестантов) он соглашается далеко не сразу. После внезапного самооговора Миколки во время второго допроса у Порфирия Петровича Раскольников снова чувствует не смирение, а гордость и презрение к себе. “└Теперь мы еще поборемся”, — с злобною усмешкой проговорил он, сходя с лестницы. Злоба же относилась к нему самому: он с презрением и стыдом вспоминал о своем └малодушии”” (ч. 4, гл. 6).

Временами герой чувствует “едкую ненависть” и к самой Соне, все время напоминающей ему о нравственном законе, который “кричит в нас”. Но она непрерывно сопровождает его “скорбное шествие”. Даже его признание в полицейском управлении происходит не сразу. Герой появляется в конторе, так и не решается ничего сказать, выходит на улицу и видит там бледное, помертвевшее, отчаянное лицо Сони. Только после этого он возвращается и делает окончательное признание. Но и это признание — лишь очередная кульминация романа, но не его развязка.

6. Эпилог: “их воскресила любовь…”

Есть два типа эпилогов. Последняя глава-эпилог “Отцов и детей” кратко рассказывает о жизни героев после окончания основного действия. Это закрытый финал. Эпилог “Преступления и наказания” (как ранее окончание “Евгения Онегина”, как позднее эпилог “Войны и мира”) относится к типу открытых финалов. Эпилог Достоевского не досказывает, а открывает новую перспективу, оказываясь еще одним важным сюжетным звеном романа.

Крушение героя и развенчание идеи разведены у Достоевского по времени. Уже признавшись и отбывая наказание, Раскольников по-прежнему не раскаивается в идее. “└Ну чем мой поступок кажется им так безобразен? — говорил он себе. — Тем, что он — злодеяние? Что значит слово “злодеяние”? Совесть моя спокойна. Конечно, сделано уголовное преступление; конечно, нарушена буква закона и пролита кровь, ну и возьмите за букву закона мою голову… и довольно! Конечно, в таком случае даже многие благодетели человечества, не наследовавшие власти, а сами ее захватившие, должны бы были быть казнены при самых первых своих шагах. Но те люди вынесли свои шаги, и потому они правы, а я не вынес, и, стало быть, я не имел права разрешить себе этот шаг”.

Вот в чем одном признавал он свое преступление: только в том, что не вынес его и сделал явку с повинною.

Он страдал тоже от мысли: зачем он тогда себя не убил”.

Возвращаясь назад, в прежнее состояние духа, герой снова с симпатией вспоминает Свидригайлова. Ненависть других каторжан, ощущение бездны между собой и ними образуют для героя очередной нравственный тупик. Выход из него намечен на последних страницах эпилога. Достоевский часто использует “вещие сны” как важный художественный прием. Детский сон о забитой лошади предваряет преступление Раскольникова. Сон о моровой язве в эпилоге предваряет его последнее перерождение. Упорство уверенных в своей “непоколебимой истине” людей превращает их в “бесноватых и сумасшедших”. Отсутствие общих представлений о добре и зле ведет к страшным войнам и убийствам, моровой язве, уничтожающей все человечество, за исключением нескольких “чистых и избранных, предназначенных начать новый род людей”. Такова судьба мира, если бы он полностью состоял из Наполеонов или Раскольниковых.

Очнувшись от этого мучительного сна-болезни ранним утром, герой видит пустынную реку и необозримую степь, слышит какую-то песню: “Там была свобода и жили другие люди, совсем не похожие на здешних, там как бы самое время остановилось, точно не прошли еще времена Авраама и стад его”. Два хронотопа, два образа мира — гибельного безумия и древней (и вечной) гармонии — символически сопоставлены друг с другом. “Вдруг” (в романах Достоевского чрезвычайно важны подобные вдруг, через несколько строк оно повторится еще раз) рядом с героем появляется Соня — и происходит наконец настоящее возрождение Раскольникова, его возвращение в покинутый когда-то христианский мир: “Как это случилось, он и сам не знал, но вдруг что-то как бы подхватило его и как бы бросило к ее ногам. Он плакал и обнимал ее колени. В первое мгновение она ужасно испугалась, и все лицо ее помертвело. Она вскочила с места и, задрожав, смотрела на него. Но тотчас же, в тот же миг она все поняла. В глазах ее засветилось бесконечное счастье; она поняла, и для нее уже не было сомнения, что он любит, бесконечно любит ее и что настала же наконец эта минута… Они хотели было говорить, но не могли. Слезы стояли в их глазах. Они оба были бледны и худы; но в этих больных и бледных лицах уже сияла заря обновленного будущего, полного воскресения в новую жизнь. Их воскресила любовь, сердце одного заключало бесконечные источники жизни для сердца другого”. После этого герой впервые за годы каторги открывает Евангелие, а автор произносит последние слова о “новой жизни”, за которую надо будет заплатить “великим, будущим подвигом”.

Работая над романом, Достоевский специально помечает для себя: “ПОСЛЕДНЯЯ СТРОЧКА: Неисповедимы пути, которыми находит Бог человека”. Последняя строчка в конце концов оказалась другой, но смысл финала “Преступления и наказания” остался именно таким. Бог нашел человека. Самоотверженная, самозабвенная любовь воскресила, переродила героя, вернула его в мир “живой жизни”, о которой когда-то предупреждал Порфирий Петрович: “Что ж, страданье тоже дело хорошее. Пострадайте. Миколка-то, может, и прав, что страданья хочет. Знаю, что не веруется, — а вы лукаво не мудрствуйте; отдайтесь жизни прямо, не рассуждая; не беспокойтесь, — прямо на берег вынесет и на ноги поставит”. Теперь Раскольников готов к страданию и будущему подвигу. “Вместо диалектики наступила жизнь…”

Границы преступления и наказания в романе непривычно сдвинуты. Главным преступлением является не убийство, а сама мысль о нем, сама идея разделения людей на группы, классы, разряды. Наказанием для Раскольникова оказываются нравственные муки, которые опережают формальное наказание и завершаются перерождением под влиянием любви много позже него.

Идея Раскольникова в романе прошла полный цикл и изжила себя: убийство и отпадение от человечества — страдание, признание, наказание — раскаяние, любовь, обретение Бога и возвращение к людям. Но жизнь, изображенная в романе, страшная судьба многих униженных и оскорбленных оказывается шире философской идеи и не поддается окончательному разрешению.

Раскольникова спасает Соня. Судьбы ее брата и сестры устраивает перед самоубийством Свидригайлов. Дуню выручает влюбленный в нее Разумихин. Человека спасает другой человек, но дыра в бытии затягивается лишь в этом месте. Все остальные проблемы остаются нерешенными. Хватит ли на всех любви “вечной Сонечки”? Кто спасет погибающий от безумия мир? Всегда ли находит Бог человека и как быть, если человек не находит его? Эти вопросы философский роман Достоевского оставил решать двадцатому веку.

Источник: https://magazines.gorky.media/zvezda/2007/1/russkaya-literatura-xix-veka.html — ЖЗ русский толстый журнал как эстетический феномен

****************************************************************************************************

Краткий иллюстрированный обзор истории развития русской литературы в 19 веке. Сжатые характеристики особенностей творчества главных её представителей. Текстовая версия этого видео: http://rushist.com/index.php/literary…

***********************************************

**********************************************

История русской литературы XX века || ЛЭС etc

********************************************************************************************************

ПРИЛОЖЕНИЕ

UPD — 24.08.23

«Люди верят пропаганде». Историка отстранили от преподавания после доноса

 Смотреть комментарии

 

Преподавателя вспомогательных исторических дисциплин Новгородского государственного университета Павла Колосницына отстранили от работы со студентами после доноса на его антивоенные посты. В них он критиковал мобилизацию и писал о потерях российских войск в захватнической войне против Украины. А до этого в апреле Новгородский районный суд оставил в силе решение мирового суда, который в феврале 2023 года оштрафовал его по административной статье о злоупотреблении свободой массовой информации и присудил 30 тысяч рублей штрафа. Как на «уход» преподавателя отреагировали учащиеся и что в целом ждет российскую образовательную систему, учитывая, что любое проявление нелояльности к путинскому режиму оборачивается преследованием? Корреспондент Север.Реалии поговорил об этом с уволенным историком.

Подписывайтесь на инстаграм, телеграм и YouTube Север.Реалии. Там мы публикуем контент, которого нет на сайте!

Павел Колосницын – известный в городе ученый, археолог и преподаватель. В последние восемь лет он, среди прочего, читал лекции по истории России в Новгородском государственном университете. Несмотря на открытую критику аннексии Крыма и фальсификации выборов, проблем с руководством вуза, утверждает Колосницын, до начала полномасштабного военного вторжения в Украину у него не было.

Неподписание контракта с Колосницыным не единственный случай, когда педагог из-за антивоенной позиции остается без работы. 27 декабря руководство Высшей школы экономики уволило профессора Илью Инишева за «аморальный поступок, несовместимый с продолжением работы». Истинной причиной увольнения были антивоенные взгляды, которые Инишев публично высказывал в соцсетях. 2 июня из СПбГУ из-за антивоенных высказываний был уволен преподаватель Михаил Белоусов. Он при обсуждении гибели студента Федора Соломонова на войне якобы написал в чате, что «прямое и открытое одобрение рашизма омерзительно». Переписка была опубликована в провластных телеграм-каналах. Руководство вуза посчитало действия преподавателя «аморальными» и лишило его должности. 10 августа стало известно об увольнении доктора экономических наук Игоря Липсица из ВШЭ. Он сообщил, что руководство вуза в одностороннем порядке аннулировало его контракт на дистанционную работу, предложив ему должности посудомойщика, паспортиста и ведущего бухгалтера. Липсиц утверждает, что руководство Высшей школы экономики запретило преподавателям вести разговоры на политические темы и установило за ними слежку, рассказал он Русской службе Би-би-си.

С началом войны и принятием так называемого закона о «фейках» про российскую армию против преподавателей школ и вузов регулярно возбуждают административные дела за выражение позиции, отличающейся от официальной. Доносят на своих преподавателей не только школьники и студенты, но и коллеги. В марте 2023 года суд оштрафовал по статье о «дискредитации» преподавателя Пятигорского государственного университета Наталью Кабакову. Она сказала одному из студентов, что его отчим отправился на войну в Украину, чтобы убивать мирных людей. На Сахалине, в городе Корсаков, административный штраф получила школьная учительница Марина Дуброва, заявившая, что не поддерживает действия российской армии в Украине. Слова Дубровой записали на видео ученики, а позже ее задержала полиция. Руководство школы применило к педагогу дисциплинарное взыскание, но решило не увольнять.

«Многие меня осуждали, но были и те, кто поддерживал»

– Как и многие, какую-то активную позицию я начал занимать после Болотной. Участвовал в протестах, был наблюдателем на выборах, в 2014 году крайне неодобрительно высказывался по поводу действий России в Украине, – вспоминает Павел. – Тогда еще многие меня осуждали, из коллег. Но были и те, кто поддерживал.

В НовГу Колосницын работал «почасовиком» – каждый год подписывал новый договор с вузом. Однако в этом году руководство университета продлевать с ним контракт отказалось. Он связывает это со своей антивоенной позицией и административным делом о «злоупотреблении свободой массовой информации», которое против него возбудили в январе 2023 года по доносу якобы одного из знакомых Павла.

– Это знакомый мне человек. Я, конечно, с ним встретился. Он сказал, что никакого доноса не писал и ничего о нём не знает, – рассказывает Павел. – Донос был электронный, так что, вероятно, просто кто-то воспользовался его почтой. Он даже в присутствии адвоката засвидетельствовал показания, что отношения к этому не имеет. В суде мы потом предъявляли эту бумагу, однако свидетелем его вызывать судья отказался.

Перед этим Колосницына пытались привлечь по уголовной статье о «заведомо ложном сообщении о готовящихся взрыве, поджоге или иных действиях, создающих опасность гибели людей, причинения значительного имущественного ущерба либо наступления иных общественно опасных последствий в целях дестабилизации деятельности органов власти» (207.3 УК РФ) и административной – о «дискредитации» российской армии. Однако после экспертизы и опроса оснований для возбуждения дел по этим статьям силовики найти не смогли. Тогда они обратили внимание на один из постов Колосницына о мобилизации. В нем Павел писал, что «мобилизация – это когда люди, не хотящие умирать, посылают на смерть людей, не желающих воевать».

– В комментариях там ещё начали обсуждать, сколько уже российских военных погибло в Украине. И я высказал свою приблизительную оценку на тот момент – 20–25 тысяч человек. Из этого следствие (?), участковый (?), эксперт (?) или кто ещё (?) сделали вывод, что я разместил «недостоверную общественно значимую информацию под видом достоверного сообщения. И создал угрозу массового нарушения общественного порядка и общественной безопасности, тем самым вызывая недоверие и негативное общественное мнение».

За это суд оштрафовал Колосницына на 30 тысяч рублей. Обжаловать это решение Павлу пока не удалось.

СМОТРИ ТАКЖЕ

«Что это вы жалуетесь?» Ушел на войну, потому что сгорел дом и отказали в выплатах

 

Павел родился в 1982 году в Узбекистане (тогда ещё – Узбекской ССР). Когда ему было четыре, родители переехали в Югру, так как там активно развивалась нефтяная промышленность, а отец Павла работал в строительной организации, с этим связанной.

До 17 лет Павел жил в городе Урай с населением около 40 тысяч человек, потом уехал учиться в Санкт-Петербургский государственный институт кино и телевидения, но понял, что это не его.

Перепоступил на исторический факультет в НовГу. Тогда же в первый раз побывал на раскопках в городе Старая Русса, и его «затянуло». С 2005 года начал постоянно работать в археологической экспедиции. И сейчас его жизнь с этим неразрывно связана.

Павел выступает на различных мероприятиях, организовывает археологические школы, популяризирует науку в соцсетях. Преподавать, признается Колосницын, он стал скорее в качестве хобби, потому что «всегда интересно общаться с молодежью».

За все годы работы со студентами, утверждает Колосницын, никаких проблем ни с учащимися, ни с коллегами, ни с руководством вуза у него не возникало. Не было ни замечаний, ни претензий, ни жалоб.

– Прямо мне до самого конца ничего не высказывалось. По весне 2022-го в рамках слухов до меня начало доходить, что после моего высказывания [против полномасштабной войны] мне теперь ничего одобрять не будут. Так и произошло. Сначала мне не одобрили командировку на конференцию, на которую я езжу практически каждый год. Пришлось брать отпуск и ехать за свой счёт. Потом меня, также ничего не объясняя, сняли с преподавания исторических дисциплин у заочников. То есть я курс принял, прочитал им вводные лекции, а к сессии обнаружилось, что меня заменили другим преподавателем.

СМОТРИ ТАКЖЕ

­­­­»Я выбрала правду». Студентов СПбГУ преследуют за антивоенные взгляды

 

– Вы восемь лет преподавали студентам историю России. Как они относятся к тому, что сейчас происходит?

– На занятиях я прямо войну с ними не обсуждал. Но после того, как меня отстранили, кто-то из учащихся писал мне слова поддержки и благодарил за то, что я открыто высказываюсь [против войны]. Писали, что это очень помогает – слышать такое мнение среди всего безумия. Но были и другие студенты, которые, наоборот, восприняли мои слова негативно и присылали оскорбления. Кто-то из них даже доносы писал на меня, как я понимаю. Так что настроения в вузе, как и во всем обществе сейчас, расколотые. И хотя студенты, по сравнению со старшим поколением, всё же меньше поддерживают всё это, зерно пропаганды посажено в очень многих умах. Она оказалась очень эффективной. Есть парни, которые мне в сыновья годятся, но они уже добровольно пошли на войну и погибли там.

СМОТРИ ТАКЖЕ

Корпорация иродов. Татьяна Вольтская – о войне чекистов с детьми

 

Отчасти поэтому единственный путь, который остается у российского образования теперь, – это путь неизбежной деградации, считает Павел.

– Взять хотя бы историю с Пригожиным. Вот он у нас герой, его «добровольцы» – лучшие люди страны, на которых возложены все наши надежды. Потом они поднимают мятеж и моментально превращаются в предателей, негодяев и убийц. А после того, как наверху договариваются, выясняется, что ну в целом они нормальные люди. Ну взбунтовались, ну ничего страшного. А страшное в этом то, что люди верят пропаганде, основанной на отказе от критического мышления. А любая наука, наоборот, основана на критическом мышлении.

23 июня создатель ЧВК «Вагнер» Евгений Пригожин сообщил о якобы нанесённых по тылам «Вагнера» ракетных ударах со стороны регулярной армии России. После этого он объявил, что 25 тысяч бойцов «Вагнера» отправляются в вооружённый поход на Москву, чтобы привлечь к ответственности руководство Минобороны России. За сутки колоннам ЧВК «Вагнер» удалось фактически взять под контроль Ростов-на-Дону. Во время мятежа вагнеровцы сбили несколько вертолётов и самолёт российской армии, погибли лётчики. Пригожин остановил мятеж после переговоров с авторитарным руководителем Беларуси Александром Лукашенко.

Президент России Владимир Путин встречался с Пригожиным и командирами наёмников в Кремле. Путин дал свою оценку случившегося и предложил представителям ЧВК «варианты трудоустройства». По его словам, командиры «Вагнера» изложили Путину свою версию событий и заверили, что являются убеждёнными сторонниками и солдатами главы государства.

Колосницын убежден, что война против Украины, как и все остальное в современной России, держится на обмане.

«Люди, погрузившиеся в ложь, не хотят из неё выходить. Они будут убивать и отправляться на смерть. Будут требовать ядерных ударов. Они могут убить себя и своих детей, как нацисты в осажденном Берлине. Они в разорённой стране будут выживать за счёт иностранного продовольствия и проклинать «Запад», говоря, что Путин молодец, но опоздал буквально на полгода и его предали, а то бы мы победили. Всё что угодно, лишь бы не осознать ужасную правду. Но при этом повторять – «мы маленькие люди и не знаем всей правды». Нет, не «не знают», а «не хотят знать».

По словам Колосницына, имперский нарратив насаждался в стране десятилетиями. Афганскую войну никто не осуждал, кроме какой-то кучки диссидентов, говорит он.

– Основная масса мыслит так: раз власть решила – значит надо. И большинство людей сейчас занимает именно эту позицию, в основе которой лежит незнание реальной ситуации и вера в пропаганду. Да и вникать в ситуацию особенно никто не жаждет. Вот они там делают что-то в правительстве, а мы об этом ничего слышать не хотим. Мы люди маленькие. Но это молчаливая такая поддержка, не горячая. И она исчезнет, как только все закончится. Обычная история для тоталитарных режимов, – не сомневается уволенный историк.

СМОТРИ ТАКЖЕ

«Хватит убивать друг друга. Я всех призываю к миру». Домашний арест Грегори Винтера

//https://d2tdvr06ehuqyo.cloudfront.net/a/lyudi-veryat-propagande-istorika-otstranili-ot-prepodavaniya-posle-donosa/32556239.html — Радио Свобода